Алькальд словно прирос к порогу.
– Куда?
Алькальд мигнул полицейскому, чтобы тот шел за ним. Не глядя на женщину, они прошли внутрь, перевернули спальню вверх дном и, убедившись окончательно, что никаких мужских вещей в ней нет, вернулись в гостиную.
– Когда он ушел? – спросил алькальд.
– Позавчера вечером, – ответила женщина.
Алькальд замолчал раздумывая.
– Сукин сын! – крикнул он вдруг. – Спрячься хоть на пятьдесят метров под землей, снова влезь в утробу своей шлюхи-матери, мы тебя и оттуда достанем, живого или мертвого! У правительства рука длинная!
Женщина вздохнула.
– Услышь вас бог, лейтенант.
Уже смеркалось. Полицейские держали на прицеле людей, все еще стоявших на углах улицы по обе стороны участка, но мать Пене Амадора унесли, и казалось, что городок успокоился.
Алькальд прошел прямо в камеру, где лежал убитый, приказал принести брезент и надел на труп шапочку и очки. Полицейский помог ему завернуть тело Пепе Амадора в брезент, и алькальд стал разыскивать по всем помещениям куски веревок и проволоки. Набрав побольше и связав их один с другим, он обмотал ими тело от шеи до щиколоток.
Когда он закончил, с него ручьями лил пот, но было видно, что он испытывает облегчение – как будто труп был тяжелой ношей, которую он теперь с себя сбросил.
Только после этого он включил в камере свет.
– Достань лопату, заступ и фонарь, – приказал он полицейскому, – а потом позови Гонсалеса. Пойдете с ним на задний двор и выроете глубокую яму подальше, на задах – там суше.
Слова звучали так, словно он придумывал каждое по мере того, как его выговаривал.
– И зарубите себе на носу, – добавил он, – этот парень не умирал.
Прошло два часа, а могилу все еще не выкопали. Алькальд увидел с балкона, что на улице нет никого, кроме полицейского, прохаживающегося от угла к углу. Включив свет на лестнице, он повалился в шезлонг в самом темном углу большой комнаты и перестал слышать доносящиеся издалека редкие пронзительные крики выпи.
Его вернул к действительности голос падре Анхеля. Сперва алькальд услышал, как падре говорит с полицейским на улице, потом с кем-то, с кем пришел, и, наконец, узнал этот второй голос. Он оставался в шезлонге, пока не услышал их снова, теперь уже в участке, и не услышал первых шагов на лестнице. Тогда он левой рукой потянулся в темноте за карабином.
Увидев его на верхней площадке лестницы, падре Анхель остановился. Двумя ступенями ниже стоял в коротком белом накрахмаленном халате и с чемоданчиком в руке доктор Хиральдо. Доктор улыбнулся, и его острые зубы обнажились.
– Я разочарован, лейтенант, – весело сказал он. – Ждал целый день, что меня позовут делать вскрытие.
Падре Анхель посмотрел на него своими кроткими прозрачными глазами, а потом перевел взгляд на алькальда. Алькальд тоже заулыбался.
– Вскрывать некого, – сказал он, – поэтому вскрытия не будет.
– Мы хотим видеть Пепе Амадора, – сказал священник.
Алькальд опустил карабин дулом вниз и ответил, по-прежнему обращаясь к доктору Хиральдо:
– Я тоже хочу, но что поделаешь? – И уже без улыбки добавил: – Пепе Амадор убежал.
Падре Анхель поднялся еще на одну ступеньку. Алькальд направил на него дуло карабина.
– Остановитесь, падре.
Врач тоже поднялся ступенькой выше.
– Слушайте, лейтенант, – все еще улыбаясь, сказал он, – у нас в городке сохранить что-нибудь в тайне невозможно. С четырех часов дня все знают: с этим мальчиком сделали то же, что дон Сабас делал с проданными ослами. |