Начал ли это человек умелый два миллиона лет назад? Или более древние изящные типы три миллиона лет назад? Большинство специалистов считают, что мозг австралопитеков был слишком мал, чтобы осмыслить использование и изготовление вместилищ. И все же наличие довольно сложных приемов изготовления орудий, которое недавно выявила Мэри Лики, должно бы предостеречь антропологов от категорических заявлений касательно того, что могли и чего не могли делать древние гоминиды. Положение тут такое же, как с шимпанзе Джейн Гудолл, — чем больше мы узнаем об австралопитековых, тем поразительнее представляются нам их способности.
Каков же итог всех этих логических построений?
Они рисуют образ общественного гоминида, у которого наличествует и групповая структура, и, возможно, зародыш семьи. Его сообщество организовано очень сложно и на первых стадиях, вероятно, представляло собой иерархию доминирования. Этот гоминид перебрался из леса в саванну, где его пищевой рацион заметно расширился, в частности включив и семена. Короче говоря, он ест все, что попадается ему под руку. Он явился в саванну как человекообразная обезьяна, обладающая начатками двуногости, использования орудий и питания мясом. В условиях саванны развитие этих свойств дает заметные преимущества, и он широко использует их все. К эпохе австралопитеков он уже прекрасно ходит на двух ногах, а возможно, был прямоходящим и раньше. Начинается четкое разделение ролей самца и самки: защитника-охотника и собирательницы, так сказать, "хранительницы домашнего очага". Эти роли — и тут мы вновь оказываемся в замкнутом круге положительной обратной связи — не только обеспечивают защиту и дележ пищи, необходимые для существования матерей и их детенышей, мозг которых увеличивается, а период младенчества удлиняется, но и становятся возможными благодаря увеличению мозга, которому содействует новый образ жизни, опирающийся на дележ пищи, двуногость и применение орудий.
В этом аспекте простая способность хорошо ходить уже приобретает важное значение. Уошберн указывает, что многие приматы всю жизнь остаются в радиусе нескольких километров от места своего рождения, а потому их взгляд на мир неизбежно очень узок. Даже павиан, каким бы дальнозорким он ни был и какие бы павианьи видения не посещали его, когда он завороженно взирает с вершины дерева на таинственные просторы неведомого ему мира, нисколько этими видениями не вдохновляется. Обычно он держится на участке в 25–40 квадратных километров. К. Холл без труда перегонял стадо павианов с места на место в пределах небольшого участка, который оно считало своим, однако все попытки выгнать их за границу этого участка неизменно терпели неудачу: павианы сразу же поворачивали обратно, туда, где им были знакомы каждое дерево, каждая скала и где они чувствовали себя в безопасности. Но, выбрав безопасность, они утратили возможность узнать что-то новое.
У гоминидов же все было иначе: по мере того, как они получали все большую физическую способность осваивать все более обширные участки, возрастала и их возможность видеть что-то новое и приобретать новый опыт. А естественный отбор благоприятствовал дальнейшему увеличению мозга, который мог воспринимать и хранить все больше информации об этом расширяющемся мире. Чем значительнее были расстояния, которые покрывали гоминиды, тем сильнее становился стимул носить с собой необходимые предметы, что в свою очередь служило стимулом к развитию прямохождения и тем самым к расширению осваиваемой территории.
В настоящее время нет никакого средства определить размеры участка группы австралопитеков, но размеры эти, во всяком случае, были разными в разных местностях и менялись в зависимости от того, какой выдавался год — хороший или плохой. И все же можно почти с полной уверенностью утверждать, что такой участок охватывал десятки, если не сотни, квадратных километров. Обширность территории обеспечивала ряд преимуществ обитающей на ней подвижной группе, которая была способна в случае необходимости перекочевать из одного ее конца в другой, например, чтобы избежать местной засухи или наводнения, а также в полной мере использовать сезонное обилие той или иной пищи, и, что самое главное, была способна запомнить, где, когда и как она может использовать свои обширные владения наилучшим способом. |