|
Далее, они наткнулись на 35-килограммового зебренка, больного и брошенного матерью, на молодого жирафа, который двигался как-то странно. Им даже удалось схватить его за хвост, и тут выяснилось, что он слеп. Весил он около 140 килограммов. Но следует учесть, что количество дичи тогда, как и теперь, не было постоянным и то увеличивалось, то уменьшалось в зависимости от времени года, засух, эпизоотии и миграций. В результате гоминиды, чтобы выйти из положения, должны были под воздействием сил естественного отбора становиться все более искусными охотниками, учиться выслеживать, захватывать врасплох и убивать здоровых животных, когда старые и больные попадались редко. В случае необходимости они могли восполнить недостаток мяса семенами, орехами, фруктами и съедобными корнями, как это делают охотники-собиратели и в наши дни. Однако Шаллер считает, что не следует проводить прямых параллелей между охотничье-собирательским образом жизни австралопитеков и образом жизни таких современных охотников-собирателей как бушмены Калахари. Бушмены были оттеснены в полупустыню, где почти лет дичи, и волей-неволей довольствовались главным образом растительной пищей.
Древнейшие гоминиды, несмотря на небольшой рост и слабый интеллект, по всей вероятности, добывали больше мяса, чем современные бушмены. Но если и нет, это особого значения не имеет. В конечном счете важна была сама деятельность. Трудности охоты несомненно стимулируют мозг. Как постоянно подчеркивает Шервуд Уошберн, одним из основных факторов интеллектуальной эволюции человека была, несомненно, его охотничья деятельность, хотя Уошберн и считает, что плотоядные общественные животные не могут служить моделью охотничьего сообщества гоминидов. Он утверждает, что в поисках объяснения зачатков охотничьего поведения древних гоминидов незачем ходить дальше шимпанзе с его охотничьими повадками. По мнению Шервуда Уошберна, этих зачатков было уже достаточно. Они изменили нашего предка, расширив его горизонты и увеличив умственные способности. Мало-помалу он научился лучше охотиться, лучше думать и планировать, а также пользоваться более усовершенствованными орудиями и лучше их изготовлять. Ибо гоминиды, не обладающие ни большой быстротой, ни большой силой, ни большими клыками, стали охотниками благодаря орудиям. Ответ на вопрос, как именно в ходе эволюции человека возникло использование орудий, навеки скрыт в тумане, окутывающем долгий процесс проб и ошибок. Нам же нужно только помнить, что было время, когда наши предки в употреблении орудий отставали от современных шимпанзе, и что затем они каким-то образом развили такую же (хотя вовсе не обязательно точно такую же) ограниченную способность приспосабливать какой-либо предмет для той или иной цели — стебель травы, чтобы засовывать в термитник, пережеванные листья, чтобы собирать воду точно губкой, палку или ветку, чтобы угрожающе размахивать, камень, чтобы бросать. Не слишком крупные человекообразные обезьяны, встав на задние конечности, выглядели внушительнее, потому что казались больше. А если они размахивали палками или ветками, такое впечатление усиливалось, и, возможно, порой его одного было достаточно, чтобы взять верх над гиенами в стычке из-за туши. И предок человека, приспособившийся к наземному существованию, разыскивавший падаль и охотившийся, вначале, возможно, использовал разные приспособления именно для демонстрации угрозы конкурирующим видам. Вне всяких сомнений, неизмеримо долгое время такие приспособления — палки или камни — просто подбирались с земли, когда в них возникала нужда, а по использовании их тут же бросали. Но затем должен был наступить период, на протяжении которого австралопитеки (или их предки) все яснее и яснее осознавали полезность того или иного предмета и уже не отбрасывали его сразу, а какое-то время спустя стали носить его с собой почти постоянно. Это, как предполагает Уошберн, должно было активно содействовать дальнейшему развитию двуногости. Чем сильнее потребность или необходимость носить что-то, тем больше вы будете ходить на задних конечностях. |
