Джайлз захохотал и выбросил тампон в корзину.

— Извини, милочка, — обратился он к все еще бессознательной Йине и извлек из брюшной полости еще один тампон. — А теперь мы сошьем мышечный слой… Дома у меня дела шли не очень хорошо. Поэтому я так обрадовался этой работе. Меня везде брали только временно, а однажды мне удалось на несколько месяцев устроиться ассистентом практикующего терапевта, но в общем все это мелочи. Видишь ли, мне всегда было очень скучно возиться с историями болезни. Кроме того, в моем присутствии вещи имеют обыкновение падать и разбиваться, и это тоже мало кому нравится… Бедный доктор Грили.

На лице Джайлза появилась задумчивая улыбка.

— Он копался у себя в саду, когда я сказал ему, что его микроскоп приказал долго жить. Бедняга, не сходя с места, пропорол себе ногу вилами. Я предложил обработать рану и перебинтовать, но у него не оказалось бинта. Сказал, что скорее отдаст себя в лапы взбесившемуся бабуину. А вообще, очень милый человек. Жаль, что ему пришлось меня уволить.

Джайлз наложил шов на живот Йины, они переложили больную на импровизированную каталку, отвезли ее в палату и уложили на одну из циновок, которые заменяли здесь больничные койки. Сейчас в палате находилось двадцать два пациента, чуть меньше, чем на прошлой неделе: женщины и дети — в одной половине, за матерчатой ширмой, в другой — мужчины… Обязанности сиделки выполняла Мэри Кофаула, местная девушка.

Как только Джайлз появился в палате, его тотчас обступили больные. Это было их обычное поведение. Он прокричал по-английски несколько ободряющих фраз, и они разошлись, вполне удовлетворенные. На Модести они смотрели подозрительно, даже с некоторым страхом. Она, конечно, тоже могла бы оказать им профессиональную помощь, но в этом не было бы ничего от своеобразного искусства Джайлза. А он уже весело рассказывал молодому парню из племени банту о предстоящей операции на позвоночнике и уверял, что совсем скоро тот снова будет бегать за местными красотками. Юный банту не понимал по-английски ни слова, но тем не менее широко улыбался.

— Джайлз, осталась обычная текучка. Иди поспи, я все сделаю сама, — сказала Модести, когда Джайлз завершил свой обход.

— Позже, — Джайлз присел рядом с циновкой Йины, — а пока побуду здесь. Хочу быть поблизости, когда придет в сознание.

Модести оставила Джайлза у ложа Йины держать ее слабую руку в своих ладонях и нести чепуху про то, как он свалился с лестницы второго этажа автобуса тринадцатого маршрута, который ходит по Оксфорд-стрит.

Жаль, конечно, но скорее всего товарищи по медицинскому колледжу держали его за штатного придурка, подумала Модести. Интересно, смог бы кто-нибудь из них работать здесь, в Калимбе, и делать это так же хорошо, как Джайлз Пеннифезер?

Был уже поздний вечер, когда Джайлз наконец добрался до своей крохотной хижины, стоявшей в пятидесяти ярдах от больницы. Деревня находилась на берегу небольшой реки, и это была самая большая деревня в радиусе десяти миль, с населением более трехсот человек. У самой реки располагался ряд пчелиных ульев, что-то вроде европейской пасеки. Чуть выше — церковь, школа, дом Мбарраха, больница и лачуга Джайлза. Все эти здания стояли на восточном краю равнины, где Модести посадила свой «команч».