— Правильно, что ты пойдешь от нашей семьи, Лоренс, — поддавшись порыву, сказала она. — Ты один из нас.

Она увидела, как его лицо осветилось радостью, прежде чем он заговорил:

— Никакие твои слова, Лидия, не могли бы доставить мне большего удовольствия. Твоя дружба значит очень многое для меня.

— Иногда я спрашиваю себя, не требую ли я слишком многого от тебя.

Он покачал головой:

— Этого никогда не произойдет. Я доволен тем, что могу быть рядом, когда нужен тебе, и, если возникает необходимость, я всегда готов помочь.

Лидия не нашла слов, чтобы ответить. Она просто протянула руки, а он пожал их.

На похороны он отправился не один, а вместе с Ангусом Маклаудом. После первого сокрушительного удара от смерти Элизабет Лидия отстранилась от собственного горя, чтобы подумать об Ангусе и о том, что это значит для него. Она интуитивно чувствовала, что он ни за что не останется в Эйвон-Хаусе под крышей Артура, и тут же поняла, она не может позволить ему вернуться в его дом в Лондоне. Лидия отозвала его в сторону через несколько часов после смерти Элизабет.

— Поедете вечером ко мне? — предложила она. — Мы с мужем будем рады принять вас.

— А вы разве здесь не останетесь?

— Думаю, я не понадоблюсь Артуру, к тому же я должна вернуться в Фэрхерст, муж ни за что бы не согласился, чтобы я провела вне дома даже одну ночь. Пожалуйста, поедем.

— Спасибо, — просто сказал Ангус.

Лидия оказалась права, полагая, что не понадобится Артуру. Не успели они уехать из Эйвон-Хауса, как начали прибывать родственники Артура, а также телеграммы и сообщения, оповещающие о новых приездах. Стало совершенно очевидно, что Артур намерен устроить для Элизабет пышные похороны. По традициям семьи ее представители съезжались на сбор, когда умирал кто-то из их числа. Артуру, безусловно, не грозило остаться в одиночестве, и Лидию слегка подташнивало от той готовности, с какой его родственники приветствовали возможность собраться вместе.

Больше ничем помочь своей сестре она не могла. Она вызвала телеграфом Ангуса Маклауда, и Элизабет умерла счастливой — мысль об этом утешала Лидию. Поначалу удар от смерти Элизабет сделал Ангуса молчаливым и неразговорчивым, и Лидия с ее неизменным чутьем и восприимчивостью поняла, что он не желает разговаривать и находит утешение в молчании. Зная, как нужно обращаться с мужчинами, она поэтому оставила его одного. Когда наконец он был готов к беседе, он выудил ее из толпы и рассказал все, что она хотела знать о последних минутах Элизабет.

По мере того как Элизабет становилось все хуже, она временами начинала бредить, звать Ангуса, выкрикивая его имя с такой тоской, что старшей медсестре и сиделкам открылась тайна ее любви. Но они, хорошо обученные и не менее осторожные, чем священник в исповедальне, не позволили, чтобы Артура или любого другого в доме достиг хотя бы отдаленный намек. Они старались поддерживать свою больную в спокойном состоянии и только терзались страхами и дурными предчувствиями из-за того, какой оборот принимала ее болезнь.

А потом наконец приехал Ангус. Получив телеграмму от Лидии, он тотчас подал командованию прошение об отпуске и, получив разрешение, вылетел из Бельгии домой, высадился в аэропорту на юге Англии и оттуда направился в автомобиле в Эйвон-Хаус, стараясь ехать с предельной скоростью. Как только он вошел в дом, старшая медсестра проводила его прямо к больной, не тратя ни минуты, чтобы рассказать ему о ходе болезни даже в самых общих чертах. Ему было достаточно одного взгляда на Элизабет, чтобы понять причину такой поспешности.

Элизабет была в полусознании, и он сидел рядом с ней несколько минут, мысленно перебирая малейшие симптомы ее заболевания. Пытаясь найти способ спасти ее, он пребывал в почти безумном отчаянии, потому что эта женщина значила для него очень много.