Изменить размер шрифта - +

Лицо Фандорина не изменилось, и Сергей Леонардович счел нужным пояснить:
– Один процент от 38 миллионов это триста восемьдесят тысяч.  Думаю, таких денег еще ни один сыщик не получал. Притом ведь речь идет не о взятке, а о вознаграждении за работу.
Ответом на столь неслыханную щедрость был тяжкий вздох. Во взгляде чиновника особых поручений появилось выражение тоски.
– Вы сомневаетесь? – Барон обиженно пожал плечами. – Слово фон Мака твердое. В конце концов я могу дать вам письменное…
Здесь главу компании впервые перебили.
– Сережа, помолчи, – сказала Лидия Филаретовна. – Ты всё испортишь. Эраст Петрович не возьмет денег, сколько бы ты ни предложил.
Чиновник поглядел на матрону с интересом. Очень возможно, что истинным главой предприятия является не стальной Сергей Леонардович, а его мудрая матушка.
– Так вы отказываетесь? – упавшим голосом спросил главноуправляющий.
– Нет, я берусь за это дело. Только учтите: мне нет дела до вашего подряда, и уложиться в одну неделю я не обещаю. Однако убийца трех человек должен быть выявлен и арестован.
Плач на лестнице

Контора компании «Фон Мак и сыновья» занимала неброский особняк, расположенный в удобной, но не слишком презентабельной близости от Каланчевской площади, куда сходились три важнейшие железнодорожные магистрали: Николаевская, Рязанская и Ярославская.
Дом, похожий на привокзальную гостиничку средней руки, стоял на грязной улице с выщербленной булыжной мостовой, воздух здесь был весь пропитан тяжелым запахом мазута и паровозной гари. Зато внутри конторы царили чистота и аккуратность, правда, при категорическом отсутствии какой-либо декоративности: ни картинок на стенах, ни гераней на подоконниках.
Весь первый этаж представлял собой одну залу с тремя десятками столов, над каждым из которых торчала табличка с названием той или иной железнодорожной дистанции. Служащие корпели над бумагами, писали что-то в конторских книгах, на Фандорина если и взглядывали, то безо всякого интереса. Очевидно, к практикантам в студенческом мундире здесь привыкли.
В маленьком открытом отсеке на лестничной площадке между первым этажом и мезонином разместился телеграфный пункт с несколькими аппаратами. Все они стрекотали как заведенные.
Еще выше находилась канцелярия главноуправляющего, куда и держал путь Эраст Петрович. Поскольку накануне вечером он уже побывал в этой святая святых, дорога была ему известна: подняться еще на два пролета и пройти за обитую кожей дверь.
Но перед самой дверью коллежский асессор был вынужден остановиться. Сквозь приоткрытую щель доносились всхлипы и вздохи – там кто-то плакал.
– Чего реветь-то? – донесся резкий мужской голос. – Сами говорили, что не любите, а теперь нате пожалуйста. Врали, что ли?
Шумное сморкание.
Тот же голос с грубоватой заботой произнес:
– Платок возьмите, ваш вымок весь… Э, Мавра Лукинишна, ничего вы его не любили. Три дня. после похорон, а вы вон уж на этюды собрались; Это я не в осуждение говорю, совсем напротив. Ненавижу притворство. Коли не любили, так нечего и сырость разводить. Было бы из-за кого, а то из-за Стерна. Тьфу!
Здесь Фандорин, начавший было деликатно пятиться назад, замер и стал прислушиваться.
– Перестаньте, это гадко! Сами вы «тьфу»… И потом, я не по Стерну плачу… – гнусаво ответил девичий голос. – Не только по нему. Парижа жалко. У-у-у…
И снова раздались рыдания.
– Дался вам этот Париж! Да коли бы у меня были деньги…
– Мерси, – прервала мужчину плакавшая, – но вашей супругой я не стану. Что я, ландриновый леденец, что ли? Охота была менять шило на мыло.
И засмеялась, обнаружив способность мгновенно переходить от скорби к веселости.
Быстрый переход