|
Взгляды, которые ремингтонист метал на Эраста Петровича, заставили бы менее впечатлительного человека поежиться. Главноуправляющий и его камердинер нынче прибыли поздно, перед полуднем. Никто не встал, никто не поздоровался. Фандорину уже было известно, что в компании «Фон Мак и сыновья» не принято отрываться от работы ради соблюдения условностей. Барон хотел сразу пройти к себе, но не выдержал, задержался у стола своего «секретаря». На портретистку покосился, но и только. Мавра же опустила головку и весьма мило залилась краской. Выходит, она умеет кокетничать? – Господин… Померанцев, – не сразу вспомнил Сергей Леонардович фамилию «практиканта». – Сколько еще вам нужно,времени, чтобы войти в дела? – Я стараюсь, – изобразил робость Фандорин и приподнялся. – Зайдете ко мне после обеда, – мрачно обронил управляющий и проследовал к себе. Федот Федотович, приняв пальто, занял свое обычное место и раскрыл газету. В обеденный перерыв произошло вот что. Лука Львович, оставшийся из-за портрета без домашней пищи, вышел перекусить в соседний трактир. Тасенька пошел к Мусе клянчить чаю. Ландринова вызвали к барону. Федот Федотович уснул – только усы подрагивали. Впервые за все время Мавра и Эраст Петрович остались более или менее наедине. Барышня быстро придвинулась к «студенту», задев его палитрой (она уже с час как начала писать красками), и ликующе прошептала: – Я все-таки еду в Париж! Только тс-с-с! Папенька пока не знает. Из всех вопросов, которые возникли у коллежского асессора при этом известии, он задал для начала самый безопасный: – Будете учиться живописи? Очень рад за вас. – В Париже обстригу себе волосы – совсем коротко, как у вас, – жарко дыша, зачастила Мавра. – Стану носить мужскую шляпу и панталоны, буду курить сигары и переделаю имя на французский манер. Я уже придумала: Maurice Sieurduc. Вы знаете, что такое Sieurduc? – Знаю, – с серьезным видом кивнул Эраст Петрович. – Это означает «Господин герцог». – Каково? Это вам не «Мавра Сердюк». – Но откуда деньги? – перешел коллежский асессор к главному. Она таинственно улыбнулась. – Так и быть, скажу. Однако не сказала – не успела. Из кабинета вышел Ландринов, и Мавра проворно отодвинулась. Потом вернулись остальные. К досаде Фандорина, продолжить беседу никак не удавалось. Он прикидывал, под каким бы предлогом выманить барышню на лестницу, но события приняли оборот, заставивший его отказаться от этого плана. Около четверти третьего дверь внезапно открылась, и в канцелярию вошел действительный статский советник Ванюхин, сопровождаемый полицейским стенографистом в мундире. – Здравствуйте, господа, – сказал он веселым, но в то же время угрожающим голосом. – Снова к вам пожаловал. Имел удовольствие побеседовать с каждым по отдельности, а теперь вот хочу потолковать со всеми разом. Вопросец имеется. Куда?! – прикрикнул Зосим Прокофьевич на камердинера. – Господину барону сказать… – Не надо, после. Да сядь ты! Федот Федотович помялся и сел. – А вот вы, «свой человек», – обратился далее следователь к Эрасту Петровичу, – мне тут ни к чему. Подите-ка, погуляйте. – Когда есть работа, гулять не приучен, – холодно ответил коллежский асессор. Уйти? Как бы не так. Что еще за «вопросец»? – У вас тоже работа? – ехидно осведомился Ванюхин у художницы, заглянув в мольберт. – Похож, очень похож. Не угодно ли вместе с предметом изображения переместиться за пределы помещения? – Не угодно, – отрезала Мавра. – Вы не в полицейском участке, чтобы распоряжаться. |
