|
На самом же деле Фандорин все это время внимательно наблюдал за ремингтонистом и с секунды на секунду ждал, что тот себя выдаст, предельно недвусмысленным образом. Губы у Ландринова подрагивали, плечи дергались, но не от страха – от ярости. Надолго выдержки у этого пассионария не хватит. Сейчас накинется, вон уже и зубами скрипит. Коллежский асессор нарочно повернулся к обвиняемому спиной, чтобы облегчить нападение. Теперь их разделял лишь стол младшего письмоводителя. – А зачем он в вас-то стрелял? – все не мог признать свое поражение Ванюхин. – Я знаю! – ответила за чиновника Мавра. – Из-за портрета. И из-за платочка… – Какого еще платочка? – не понял следователь. Но тут событие, на которое рассчитывал последователь «психологической школы», наконец свершилось. Издав рев, Ландринов сорвался с места, выхватив из кармана раскрытую бритву. Коллежский асессор был начеку и проворно обернулся. Но оказалось, что психологическую науку он постиг еще не в совершенстве. Эраст Петрович был уверен, что убийца накинется на него, своего обвинителя, но ремингтонист пронесся мимо Тасенькиного стола и устремился на Мавру. – Это ты! Во всем ты! – хрипел он, занося бритву для удара. – Из-за тебя гибну! Барышня отшатнулась, только это спасло ее от неминуемой смерти – острое лезвие рассекло воздух у самого горла. Бедняжка вжалась в стену, а злодей схватил ее за волосы и запрокинул кудрявую головку назад. Все в комнате будто оцепенели. Эраст Петрович понял, что не успеет. В случае необходимости он умел передвигаться с почти невероятным проворством, но путь ему преграждал массивный стол Луки Львовича, уставленный чернильницами, стаканчиками с карандашами, стопками бумаги, папками и прочей канцелярской дребеденью. – Не мне – так никому! – истошно крикнул Ландринов, снова взмахнув своим оружием. Японская наука боя гласит: действие должно опережать мысль. Рука коллежского асессора, двигаясь будто сама по себе, выхватила из письменного прибора чернильницу и без замаха, снизу вверх, но все равно сильно, швырнула ее. Стеклянный куб ударил преступника в затылок, обдав шею и спину фиолетовыми брызгами. Ландринов ошарашенно обернулся – и получил прямо в лоб второй чернильницей, с красными чернилами, которыми педантичный Сердюк обычно подчеркивал самые важные места в сводке. Второй удар был сильнее первого. Ремингтонист покачнулся, закрыл ладонью ослепленные глаза. Между пальцев, будто кровь, стекали багровые чернила. Еще через секунду опомнившиеся унтер-офицеры уже выкручивали убийце руки, а он рычал, рвался и даже пробовал кусаться. Воющего, извивающегося, его вынесли за дверь на руках. Следователь и журналист помогали полицейским. Когда шум утих, Эраст Петрович оглянулся. Сергей Леонардович стоял все там же. Казалось, он нисколько не рад тому, что обвинение с него снято. Лицо главноуправляющего было потерянным и несчастным. Из-за подряда страдает, понял Фандорин. Муся и Федот Федотович хлопотали над Сердюком – поили водой, обмахивали полотенцем. Тасенька испарился, будто его не было вовсе. В углу, съежившись, икала и всхлипывала бедная Мавра, – Ничего, ничего, все уже п-позади, – стал успокаивать ее коллежский асессор. Осторожно погладил по голове – икота прекратилась. Взял за руку – утихли рыдания. – Вы поедете в Париж, станете знаменитой художницей. Все будет хорошо, – тихо говорил он. Она кивнула, глядя на него снизу вверх. Ее лицо было всё в мелких брызгах чернил, красных и фиолетовых. Будто ела лесные ягоды и перепачкалась соком, подумал чиновник. – Поеду. Только… Обещайте мне одну вещь… – шепотом сказала она. – Сделаете? – Конечно, сделаю. |
