|
Дверь распахнулась. Первым вошел Зосим Прокофьевич Ванюхин с какой-то бумагой в руке, очень торжественный. За ним, гремя шпорами и саблями, появились пристав Басманной части подполковник Ляхов, двое полицейских унтер-офицеров, а также известный всей Первопрестольной журналист Штейнхен из газеты «Московский богомолец», читать которую в приличных кругах почиталось дурным тоном, что не мешало этому бульварному листку каждодневно продавать до ста тысяч экземпляров. При виде скандального писаки Эраст Петрович поморщился. Уж этого Ванюхину делать никак не следовало. Теперь, чем бы ни закончилась история, шуму будет на всю империю. – Ну вот и я, – громогласно объявил петербуржец. – Заждались? А это обещанный документец. Он потряс бумагой. На шум из кабинета выглянул Сергей Леонардович и сделался очень бледен. Из-за плеча управляющего торчала голова камердинера. – Сударь, – обратился к барону следователь, – я прибыл для того, чтобы заключить вас под стражу. Вот распоряжение господина прокурора. Когда фон Мак ничего не ответил, Ванюхин приказал приставу: – Исполняйте свой долг. Журналист уже вовсю строчил в тетрадочке. Эраст Петрович поднялся и, тихо ступая, двинулся вперед. На ходу заглянул в тетрадочку и прочел: «При этих словах сыщика на одутловатом, порочном лице отцеубийцы промелькнул невыразимый ужас». Солидно покашляв, пристав шагнул к управляющему. – Согласно установлениям «Акта об арестах и административных задержаниях» объявляю вас… – Погодите, Ляхов! – громко сказал Фандорин. Все обернулись. – Эраст Петрович? – изумился подполковник, которому уже случалось встречаться с коллежским асессором по службе. – Фандорин! – ахнул Штейнхен (этот вообще знал всех и вся). – Интересненько! Прочие же просто уставились на наглеца, посмевшего отдавать приказание представителю закона. – Чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе Фандорин, – объявил он не столько Ванюхину, сколько своим временным сослуживцам. – Прошу прощения за вынужденный м-маскарад. Я провожу независимое расследование по приказу князя Владимира Андреевича. Вот это уже адресовалось петербуржцу, выпучившемуся на молодого человека. – Интрига? Заговор? – вскричал Зосим Прокофьевич. – Доложу директору департамента! Министру! Дело поручено мне, ничего не желаю знать! А ну взять его! Вы что, оглохли? – гаркнул он приставу, показывая на барона. Повышать голос на Ляхова, офицера заслуженного и самолюбивого, было большой ошибкой. Подполковник набычился. – Господина Фандорина мы знаем, не первый день-с. А с вашим превосходительством доселе работать не доводилось. – Я всё понял, – зловеще усмехнулся Ванюхин. – Наслышан про московские нравы! Подкуплены? Хорошо, что я догадался взять с собой представителя прессы. Пишите, господин репортер, пишите! Но представитель прессы писать перестал и даже свою тетрадочку прикрыл. Ссориться с генерал-губернатором Штейнхену было не с руки. – Ваше превосходительство, мы же с вами служители з-закона, а не опереточные примадонны, – поморщился Эраст Петрович. – Давайте к делу. У вас одна версия, я вам изложу другую. Вы опытный профессионал, разберетесь, какая из них состоятельней. То ли тон, которым были сказаны эти слова, то ли упоминание о профессионализме подействовали на петербуржца. – Фандорин? Мне смутно знакомо это имя, что-то я про вас слышал, – сказал Зосим Прокофьевич, взяв себя в руки – даже и в буквальном смысле, то есть перекрестив руки и обхватив себя за плечи. – Что ж, излагайте вашу версию. Послушаем. – Б-благодарю. У меня с самого начала сложилось убеждение, что Сергей Леонардович фон Мак невиновен. |
