Другая же — истинное дитя Севера — смелая, по-мужски решительная и вместе с тем по-женски чуткая и умеющая любить. В любви и страсти она щедра так же, как и во всем остальном.
Разве можно поставить рядом с ней Мэдж? Мэдж только и смогла, что убить в нем любовь. Разрушить все его мечты о будущем. Она не принесла ему ни любви, ни детей. И ради нее он должен теперь отказываться от Джоанны, которая вернула ему вкус к жизни, рядом с которой он снова почувствовал себя мужчиной?
Он прикрыл глаза ладонью. Боже, до чего же хочется подойти к ней, дотронуться до нее! Как манят ее губы!
Когда она внесла в гостиную ужин, — молча, словно бестелесный призрак, проскользнув мимо него, — он лишь искоса взглянул на нее и сразу отвернулся. Джоанна тоже стрельнула в него глазами и тут же потупилась. Поставив на стол суп, села напротив.
Ужин трудно было бы назвать веселым. Они уже не могли, как прежде, по-дружески болтать — страсть поглотила их и теперь комом вставала в горле. Ели молча и напряженно. Стоявшая между ними Мэдж словно присутствовала здесь, в комнате, непрошеным гостем и говорила своим издевательским голосом: «Ну что — дали мне слово? Теперь только попробуйте его нарушить!»
Первой заговорила Джоанна.
— Снег пошел, — сказала она. — Слышишь, как шуршит за окном?
— Слышу… — ответил он. — Очередная буря.
— Еще одна буря на нашем с тобой счету, — заметила Джоанна.
— Да уж… — У него вырвался смешок. Резко отодвинув стул, он снова принялся ходить из угла в угол. — Только на этот раз у нас полно еды. По крайней мере, точно хватит до установления погоды.
— Вот и хорошо, — сказала Джоанна.
— Куда уж лучше! Сидеть тут взаперти вдвоем и чтобы эта все время так и стояла между нами! — сорвался он. — Кошмар!
— Понимаю, — Джоанна опустила голову. — Но надо… надо попытаться…
— Вот-вот. Я всю жизнь только и делал, что заставлял себя делать то, чего мне вовсе не хотелось, — да, думаю, и ты тоже. Ах, Анна, милая моя крошка Анна, мне столько пришлось всего пережить… А ты? Ты ведь тоже почти не знала счастья. И теперь, когда мы наконец нашли друг друга… Теперь мы не можем просто быть счастливы… Это ужасно.
Она закрыла лицо руками.
— Да, это ужасно, Ричард. Но ведь ей тоже сейчас нелегко… Представь себе — ехать неизвестно куда, все болит… да еще и мы остались тут вдвоем — она ведь так ревнует…
— Жалеешь ее? Да какое мне, собственно, дело до этой ее глупой ревности? — взорвался он. — Там, дома, она, видите ли, не хотела меня. Потешалась надо мной — что это, мол, я так прыгаю и порхаю вокруг семейного гнездышка… Еще и ребенка мне подавай… Любовную страсть она считала чем-то отвратительным и грязным, а искренние отношения — проявлением дурного тона. И вот теперь, спустя шесть лет, она вдруг поняла, что теряет меня, и решила вот что бы то ни стало вернуть! Назло — но вернуть! Какая тут может быть жалость.
— Но она же больна.
— Печально. Анна, ты очень добра — даже слишком добра к ней.
Джоанна подняла на него взгляд.
— Просто я люблю тебя. И мне правда жаль ту, другую, которая по глупости тебя потеряла.
— Она бы не потеряла меня, Анна, если бы вела себя со мной порядочно — просто порядочно.
— Конечно, — согласилась Джоанна. — Но, ты знаешь — хоть это и нехорошо с моей стороны, — я рада, что ты полюбил меня. |