|
Невозможно перенести на бумагу это ни с чем не сравнимое наслаждение — знать, что сама жизнь твоя связана единственно с существованием корабля, напряженно следить, как день за днем приближаешься к цели, слушать плеск воды о форштевень, глядеть на раздутые паруса и ощущать, как день и ночь непрестанно движутся почти две тысячи тонн дерева, собранного воедино чьей-то умелой рукой! Даже моряки держались бодрее и охотнее выполняли приказы. Все были довольны, включая офицеров, кроме разве что Чарльза. Дело в том, что он все страдал от мыслей, что где-то в основании фок-мачты притаилась коварная искра. В одну из моих любимых ночных вахт я пристал к нему со словами:
— Признайте же, Чарльз, — мачта в безопасности. Вы не желаете примириться с тем, что мистер Бене в данном случае прав! — Не может он всегда быть прав. Никто не может. И поскольку его методы расчета нашей долготы совершенно ошибочны… — Ошибочны? — Нет, теория-то верна — но осознаете ли вы, как трудно, почти невозможно вычислить угловое разделение двух небесных тел, одно из которых постоянно меняет форму? — Я просил штурмана объяснить мне метод мистера Бене, но он отказался. — Это вопрос параллакса и так далее. Необходимо учитывать положение и движение Луны, Солнца, планет и их спутников — целая паутина вычислений… Нет, он положительно спятил! — Однако иногда он прав. Прошу вас, Чарльз, не позволяйте пустой неприязни ослепить вас. Не стоит отрицать заслуги Бене — такая мелочность вам не к лицу! Простите, если я слишком вас поучаю. — Имеете право. Мое нежелание поверить в метод мистера Бене опирается отнюдь не на неприязнь, а на здравый смысл. Поверьте, самые ученые умы Англии отвергли этот способ, потому что он чересчур неточен. Кто из нас безумен — я или Бене? — Только не вы, умоляю! Вы — наша надежда и опора, олицетворение здравого смысла! — Благодарю вас. В этой части океана острова малочисленны и разбросаны на расстоянии в несколько сотен миль друг от друга. Между ними можно пройти, зная лишь широту. Вдобавок мы вряд ли наткнемся на препятствие, так как сумеем вовремя его заметить. В общем, утро вечера мудренее. Мистер Преттимен больше не выл во время качки — моя затея с переворачиванием, похоже, прошла удачно. Скорее всего он по-прежнему умирал, но, по крайней мере, без мучений. Миссис Преттимен я старался избегать с тех пор, как… Ах, даже морской язык не позволяет выразить, как это было неприятно! В общем, с ней я не сталкивался после того, как она высказала свое мнение обо мне размеренным, судейским тоном. Однажды она заглянула в салон, но, увидев меня, вышла — я даже не успел подняться с места. В другой раз я заметил, как миссис Преттимен бежит вниз по коридору во время качки, и, убедившись, что дама без помех достигла поручня, отвернулся и прошел мимо. Она осталась верна матросской робе, и я мысленно аплодировал этому решению. Стоит только привыкнуть к шокирующему с первого взгляда облику, как вид дамы в брюках перестает смущать. Более того, если задуматься обо всех неудобствах и трудностях, которые приносит женщине подобающий наряд, когда корабль дергает, качает и швыряет на волнах, становится ясно, что брюки, возможно даже специально сшитые для женских форм, гораздо удобней юбки. Более того, в них, вне всякого сомнения, безопаснее, так как даме больше не приходится ставить благопристойность выше собственной жизни и предпочитать смерть нарушению приличий, словно героине нашумевшего французского романа. Так или иначе, но я постоянно натыкался на миссис Преттимен, причем в обстоятельствах — несмотря на то, что она ухаживала за умирающим, — более приличествующих высокой комедии. Как-то я шел по шкафуту — вернее сказать, прогуливался, потому что хорошая погода позволяла не хвататься ежеминутно за леера. |
