Долго ждать егерей не пришлось. Поздоровались, и Алтын устроился в коляске, а мой бывший одноклассник на заднем сиденье.

— Застегнись, продует, — предупредил я Никиту, который щеголял нагрудным знаком «За отличную службу» и потому ходил нараспашку в любую погоду. — На Кордоне — нормально, а на трассе мигом просквозит.

Вообще, эта награда была предметом моей тайной зависти, ещё и поэтому шинель запахнуть посоветовал, чего уж греха таить. Вдвойне обидней было из-за того, что знак полагался и мне, да закрутилась та кутерьма с обвинением в убийстве, и комбат в сердцах отозвал представление, ну а когда во всём разобрались, было уже поздно — поезд ушёл. Обидно, досадно, но жив остался — уже хорошо.

Вот снайпера нашего Голыша солдатским крестом посмертно наградили — ему от этого легче, что ли? В отличие от событий второго сентября подробности перехвата диверсантов рассекретили почти сразу; лейтенанту и Лизавете Наумовне вручили медали за отвагу, да и я себя обделённым отнюдь не полагал: сто рублей на дороге не валяются.

— Застегнись-застегнись! — добавил я, поскольку Алтын только фыркнул в ответ. — А то вместо танцев будешь сопли на кулак наматывать!

— Как скажешь, мамочка! — фыркнул Никита и всё же запахнул шинель.

Впрочем, этой бравады хватило минут на двадцать — на полпути к Новинску заметно похолодало, там он и застегнулся, и воротник поднял. Даже меня в кожаном плаще встречным потоком воздуха до костей пробирало, что уж о тоненьком драпе говорить!

Когда я высадил егерей у остановки трамвая, они принялись пританцовывать и размахивать руками, пытаясь согреться и разогнать кровь по жилам. А мне — нормально. Я — привык.

— Увидимся! — отсалютовал я напоследок и покатил в комендатуру.

На сердце было неспокойно. Пусть и гнал дурные мысли, уверяя себя, будто ситуация за прошедшие месяцы поменялась кардинально и никому не позволю на себя давить, но от неизбежной конфронтации с Федей Маленским противно ныло под ложечкой. На Борю — плевать, его мигом приструню при необходимости, а вот с Барчуком придётся пободаться.

Но — плевать! Справлюсь!

Запустили меня на территорию без единого вопроса, в авточасти тоже обошлось без проволочек. Думал, придётся самолично мотоцикл мыть, но нет — дежурный техник только рукой махнул.

— Брось! Наряды на мойку техники у ваших оболтусов на неделю вперёд расписаны. Выдраят так, что блестеть будет!

— Здорово! — обрадовался я и начал с помощью шланга избавлять плащ и сапоги от подсохших брызг грязи. — Да! Ещё стартер барахлить начал. Глянете?

— Запишу, посмотрят.

— Спасибо!

Я закинул на одно плечо ремень пистолета-пулемёта, на другое повесил вещмешок, подхватил чемоданчик и двинулся к зданию комендатуры. Там первым делом зашёл в оружейную комнату, разрядил и сдал ППС и ТТ. По идее, ещё числился в оперативном резерве и мог придержать табельное оружие до конца дня, но куда оно мне? Не брать же в город! А что привык постоянно на поясе тяжесть кобуры ощущать — то не беда: как привык, так и отвыкну. Ерунда.

После оружейки сходил в канцелярию и сдал стопку бумаг, а заодно и учётную книжку. Затем уже двинулся в казарму. На стук никто не ответил, отпер дверь комнаты своим ключом, огляделся. Вроде, всё как было, так и осталось, и всё же обстановка неуловимо изменилась. Обжитой, что ли, комната стала? Пожалуй, так.

Но моя кровать стояла пустой, так что задвинул под неё чемоданчик и развесил одежду в шкафу, потом встал у окна, раздумывая, как быть дальше. Стоило бы показаться на глаза Дыбе, но это могло и подождать. Увольнительная до двадцати трёх ноль-ноль завтрашнего дня была на руках, и выяснять мнение старшины на этот счёт совершенно не хотелось.