|
Выгоревшая на солнце бумага – и та имеет более темный цвет. Я не могу себе представить, во что такое он мог вляпаться. Он вздохнул и взъерошил волосы. – Я думаю, он должен немного поспать. Когда он будет в состоянии говорить, то даст нам знать. – Да. Знаешь, что он хочет? «Баттерфингер», черт побери! – Он остановился, смотря, как жена достает из буфета тарелки и расставляет их на обеденном столе, а затем пошарил в карманах и достал несколько монет. – Может, съездить в магазин, пока он не закрылся, и купить ему парочку? Может, ему станет полегче. Идет? Рамона согласно кивнула головой. – Я накрою на стол через десять минут. Джон вытащил из кармана ключи от машины и вышел. Рамона продолжала стоять у печки, пока не услышала шум отъезжающей машины. Затем она сняла кастрюли с конфорок, попробовала кукурузные лепешки и поспешила в спальню, на ходу вытирая мозолистые руки о фартук. Она остановилась у кровати и взглянула на сына глазами, сверкающими как полированный янтарь. – Билли, – тихо позвала она. Он дернулся, но не ответил. Рамона коснулась ладонью его щеки. – Билли, нам нужно поговорить. Быстро, пока не вернулся отец. – Нет… – всхлипнул тот, прижавшись лицом к подушке. – Я хочу знать, куда ты ходил. Я хочу знать, что произошло. Билли, пожалуйста, посмотри на меня. Несколько секунд спустя он повернул голову так, чтобы видеть мать уголком распухшего от слез глаза. Его все еще сотрясало от рыданий, которые он не мог остановить. – Я думаю, что ты пошел туда, куда твой папа запретил тебе ходить. Да? Я думаю, ты ходил в дом Букеров. – Мальчик напрягся. – Если не вовнутрь, то очень близко от него. Правильно? Билли дрожал, схватившись руками за покрывало. Слезы снова потекли у него из глаз, словно внутри них прорвалась плотина. В отчаянии он проговорил сквозь слезы: – Я не хотел ходить туда, я обещал, что не буду! Я не плохой! Но я слышал… Я слышал… Я слышал… Это в подвале, и я… Я захотел посмотреть, что там такое, а там… Там… Ужасно! Его лицо мучительно перекосилось, и Рамона, обняв его, чтобы успокоить, почувствовала, как бешено стучит его сердце. Но ей необходимо было разобраться в случившемся до того, как вернется Джон, и поэтому она продолжила расспросы. – Что ты видел? – Нет! Не могу… Не могу сказать. Пожалуйста, не спрашивай. – Что-то в подвале? Билли содрогнулся. Видение, возникшее в его мозгу, было сплошным гадким кошмаром, обрушившемся на него как мокрая гнилая тряпка. – Ничего я не видел! Рамона взяла его за плечи и внимательно поглядела в заплаканные глаза. – Твой папа через несколько минут вернется. В душе он добрый человек, Билли, и я люблю в нем эту доброту, но я хочу, чтобы ты запомнил вот что: твой папа напуган, и он не воспринимает то, что боится, потому что не понимает этого. Он любит нас; он любит тебя больше всего на свете, и я люблю тебя так, как ты и не догадываешься. А сейчас ты должен довериться мне, сынок. Это… То, что ты видел, разговаривало с тобой? Взгляд Билли остекленел. Он с усилием утвердительно качнул головой, и из его полуоткрытого рта на одеяло потекла струйка слюны. – Я так и думала, – тихо проговорила Рамона. Ее глаза сияли, но вместе с тем на ее лице была видна глубокая озабоченность и ожидание скорой беды. Он всего лишь маленький мальчик, подумала она, он еще недостаточно крепок! Она прикусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться. – Я люблю тебя, – сказала она сыну. – Я всегда буду рядом с тобой, когда в этом будет необходимость… Гудок парового свистка лесопилки и стук входной двери слились в единое целое, заставив их вздрогнуть. |
