Потом, поздно ночью, когда мужчина, тяжело дыша и постанывая, копошился на ней, она вспомнила то неизмеримое облегчение, которое охватило ее, когда ребенок наконец вышел из ее чрева, и как она приподнялась на локтях и увидела… Нет! Тогда ее охватило облегчение совершенно другого рода, а потом Салли умер.

Угрызения совести начали терзать ее почти сразу после его гибели. Не найди ее тогда Иуда, она, наверное, больше никого не погубила бы… но охотничий пес Астронома отыскал ее и отвел в Клойстерс. Астроном сумел нащупать все болевые точки измученной души, разжечь тлеющий огонь ее ненависти, а заодно пообещал, что она сможет отомстить за все свои страдания: когда Рулетка убьет последнего их виновника, он дарует ей покой – навсегда сотрет воспоминания о ее ребенке.

Астроном прибегал к ее услугам лишь в самых редких случаях, желая, чтобы она оставалась его секретным и грозным оружием. И она была грозным оружием. Сегодняшнее убийство стало третьим, которое Рулетка совершила по приказу своего ужасного хозяина, и с каждым разом оно давалось ей все труднее.

Женщина сделала глоток обжигающего кофе, пытаясь заглушить тошнотворный привкус смерти, который стоял во рту. На этот раз он все поймет. Он почувствует и вину, терзающую ее, и неуверенность, и ответит на них, а она так боится разочаровать… Нет. Она просто боится. До смерти боится его – этой силы и навязчивой тяги к разрушению.

А что, если просто не вернуться туда?

Но без него не будет и окончательного катарсиса, окончательного освобождения от воспоминаний о чудовищах. Она может уступить ему всех остальных, но Тахион принадлежит ей. Этот пришелец сломал ей жизнь и заслужил того же. Это желание стало ее навязчивой идеей, оно связало ее с Астрономом порочными узами мести и ненависти, и узы эти держали куда крепче любви.

– Леди, я не сдаю столики в почасовую аренду, – буркнул владелец кафе «Саншайн», служивший ходячим доказательством того, что вовсе не обязательно сдерживать рекламные обещания.

Она бросила на столик деньги и решила не обижаться на грубое вторжение в ее мысли. Даже эта жалкая забегаловка отказывала ей в приюте. Пора было идти.

К нему.

* * *

Обычно Хираму нравилось ехать по городским улицам, следя за причудливыми сюжетными поворотами человеческой драмы, разыгрывающейся на тротуарах Манхэттена, сквозь затемненные стекла своего «бентли» и предоставляя шоферу беспокоиться о дорожных пробках и таксистах-камикадзе. Но сегодня Джокертаун и примыкающие к нему кварталы превратились в царство хаоса – джокеры вышли на улицы, да еще и тысячные толпы туристов хлынули в город в предвкушении праздничных шествий, уличных ярмарок, фейерверков и прочих мероприятий, знаменующих наступление Дня дикой карты.

Чтобы не попасть в давку, Хирам велел Энтони ехать по Франклин-Делано-Рузвельт-драйв, но и там творилось что-то невообразимое. Неплохо было бы заскочить домой и переодеться, но время поджимало. Они поехали прямо к Эмпайр-Стейт-Билдинг.

Вход в скоростные лифты до «Козырных тузов» перегораживали бархатные канаты, а изящная табличка с золотыми буквами гласила: «ЗАКРЫТО НА ПРОВЕДЕНИЕ ЧАСТНОГО МЕРОПРИЯТИЯ». Хирам легко перескочил через канат – для человека весом всего в тридцать фунтов этот фокус не составлял никакого труда, но неизменно вызывал удивленные взгляды. Лифт поднял его прямо в фойе ресторана.

Едва только двери открылись, как он услышал голос своего шеф-повара – тот устраивал кому-то выволочку. Как пить дать, поварихе по соусам; они вечно грызлись, как кошка с собакой.

Швейцар подметал гардероб.