|
Сразу видно только одно: успехи эти даются нелегко. Но они неизбежны. Правда, не стоит впадать в лапласовский фатализм и утверждать, что они заранее предопределены. Нет, за них надо бороться. Это-то сделал настойчиво академик Фок. Но в духе квантовой механики можно сказать, что измена идеализму и приход к материалистической диалектике — события наиболее вероятные в духовной жизни больших ученых. Нужно ли тут подробное обоснование такого утверждения? Я вспоминаю, что пишу только «путевые заметки», и вместо доказательств хочу сослаться лишь на столь необязательную вещь, как мимолетные впечатления. Для этого есть оправдание: в непосредственных ощущениях современника всегда присутствует правдами есть в них своя живая убедительность.
11 Мне вспомнились тут зеленые холмы Киева, тропический июль 59-го года, когда природа с помощью беспощадного солнца наглядно демонстрировала свою материальность. …Под тенистой листвою не в срок желтеющих от жары каштанов, на знойном асфальте Крещатика, в многолюдье душного вестибюля гостиницы «Украина», на высоком берегу Днепра всюду можно было встретить в те июльские дни приезжего человека немного выше среднего роста, не то седого, не то слишком русоволосого, с внешностью, которая была бы вполне заурядной, если бы не скульптурная округлость, — знаете, такая бетховенская округлость и мощь, — выразительной головы. Если бы! Но как раз этой-то деталью — в облике приезжего невозможно было пренебречь; к его белой рубашке прикреплена была прямоугольная картоночка в целлофановом конвертике, и на картонке было начертано латинскими буквами одно слово: Гейзенберг. В те дни всюду встречались киевлянам люди с такими визитными карточками на груди. Шла 9-я Международная конференция по физике частиц высоких энергий, и со всего мира съехались в столицу Украины теоретики и экспериментаторы. Нагрудные карточки облегчали взаимное общение. Хотя приезд Вернера Гейзенберга ожидался (программа оповещала, что он будет председательствовать в последний день конференции), было в его появлении нечто небудничное: с ним вместе вошла в вестибюль гостиницы живая история квантовой физики. История держала в руке потрепанный деловой портфель. История выглядела гораздо скромнее гостиничного швейцара. В ней не было никакого парада, а только естественность: по причине жары История сняла галстук и стала ходить с расстегнутым воротом. Как и самому веку, Гейзенбергу не было тогда еще и шестидесяти лет. Философские дискуссии не входили в повестку дня конференции. И хотя в зале сидели люди, заведомо по-разному относящиеся к вероятностному толкованию квантовой механики, на эти темы не говорилось ни слова. Получалось так, что скрытые философские разногласия словно бы и не мешали физикам заниматься их исследовательским делом. Хотелось спросить у них: отчего это так? Спросить я не решился. Впрочем, один раз попробовал, но получил довольно язвительный ответ: — А может быть, вы мне сначала объясните, — усмехнулся профессор X., — какое влияние могут оказать философские споры на фотографирование следов элементарных частиц или на взятие какого-нибудь проклятого интеграла? Я отвечу на ваш вопрос, как только услышу объяснение… Мне ничего не оставалось, кроме как пробормотать: «Да, конечно, я понимаю…» Вечером в зале ресторана, где ужинали участники конференции, наблюдатели и журналисты, профессор X. поманил меня пальцем. — Смотрите, — сказал он все с той же усмешкой, — вон сидит Гейзенберг-идеалист, а рядом Фок-материалист. Разногласия не мешают им с равным успехом поглощать плоды земли и переваривать их. Хотя подождите-ка, видите, старик Гейзенберг глотает какие-то таблетки. Может быть, природа все-таки наказала его за непоследовательную веру в ее объективное существование? Но тогда за что наказан Фок? Видите, он плохо слышит, у него микрофончик и усилительный аппарат. |
