- Я же и не спорю с этим... Я не против такой возможности, - удается, наконец, произнести несколько слов профессору Кречетову.

И снова взволнованный голос Алексея Русина:

- И вы допускаете жизнь на такой планете?

- Он допускает. Об этом свидетельствует его роман, - подтверждает Кречетов. - Но и я готов допустить на такой планете только какую-то низшую форму жизни...

- А я нет! - упрямо трясет головой Русин. - Не может быть никакой жизни на такой планете!

- Ну вот, снова ограничение! - сокрушенно разводит руками Омегин.

- А я не понимаю, почему Русин допускает жизнь только на белковой основе, а не на кремниевой? Вы же не против иных форм жизни, профессор? спрашивает Фрегатов.

- В принципе не против. Биология живых существ должна, видимо, определяться химическим составом планеты. А поскольку нет пока достаточной ясности в характеристике живой материи, воссоздание биологии какой-нибудь иной, чем наша, планеты лежит, конечно, в области смутных догадок.

- То есть в области фантастики! - смеется очень довольный этим заявлением профессора Омегин, убежденный сторонник смутных догадок.

- Да, в какой-то мере, - соглашается с ним Кречетов.

- Не будем спорить сейчас о степени смутности наших догадок в научной фантастике, - предлагает Фрегатов, - но в допущении возможности жизни на азотной планете нет ведь ничего антинаучного.

- Ну, а как же могла она там возникнуть? - спрашивает Русин. - Как осуществлялась на ней миграция химических элементов? Если мы исключаем из этого цикла господа бога, смыслящего в химии, то кто помог "встретиться" там химическим элементам, которые образовали затем органические вещества, на основе которых...

- Ну, знаешь ли, если еще и в такие детали вдаваться в научной фантастике!.. - почти возмущенно восклицает Омегин.

- А может быть, мы все-таки будем завтракать? - робко предлагает Варя, протягивая спорщикам бутерброды.

Чувствуя, что Варе не очень интересен, а может быть, даже и неприятен этот спор, Алексей готов прекратить его, хотя он так полон протеста, что и есть уже не хочет. А Фрегатов не только не отказывается от бутерброда, но и откусывает от него большую его половину, не собираясь, однако, прекращать полемику.

- Вас смущает, что на азотной планете не будет дождей и рек, а жидкий аммиак во впадинах ее коры окажется слишком спокойным? - обращается он к Русину. - А почему бы не допустить, что химические элементы такой планеты "встретятся" в нужных сочетаниях в результате одних лишь тектонических явлений?

- Но ведь это будет совсем уж исключительный случай...

- Да, но в условиях неограниченного времени и планет, которыми располагает такой экспериментатор, как природа...

- Да, да, - утвердительно кивает Кречетов. - Теория вероятности допускает это. Допустим и мы, что жизнь на такой планете возникла. А что дальше? Каково ее дальнейшее развитие? На вашей идеальной планете, товарищ Семенов, отсутствует ведь даже наклон ее оси. А это исключает смену времен года и необходимость живых существ приспосабливаться то к летней жаре, то к зимнему холоду. И как же вы не понимаете, что именно "неидеальность" нашей планеты, ее дождливое, грозовое небо (кстати, не забывайте о роли грозы в возникновении жизни!), ее суровые зимы и летний зной как раз и вынуждали живые существа приспосабливаться к условиям, а следовательно, и совершенствоваться.

- Но возможны ведь и другие стимулы эволюции живых существ, - не очень уверенно произносит Семенов.

- А какие? Вы в своем романе даже не намекаете на них.

- Может быть, действительно прекратим на этом полемику? - неожиданно предлагает Фрегатов.

На сей раз никто не возражает.

23

В Гагру они прибывают рано утром. У подъезда светлого, типично южного вокзала их уже ждет автобус Литфонда.