– Прежде чем оскорблять меня, вспомните, что я, в конце концов, тоже всего лишь женщина!

– Угрозами уничтожить репутацию другой дамы, если она откажется передать вам секретные документы своего мужа, вы сами лишили себя привилегий, которыми вправе пользоваться обычная женщина, – жестко ответил Холмс.

Она посмотрела на нас, и новая зловещая улыбка исказила теперь восковое от бледности лицо.

– По крайней мере, вам самим это даром не пройдет, – попробовала пригрозить она. – Вы тоже нарушили закон.

– Справедливо. Дергайте же за шнур, – сказал Шерлок Холмс. – В своей оправдательной речи я упомяну о необходимости борьбы с подлогом, грязным шантажом и – особо отметил бы – шпионажем. А если говорить серьезно, то только из уважения к вашим криминальным талантам я дам вам ровно неделю на то, чтобы вы навсегда покинули нашу страну. По истечении этого срока я передам вас в руки властей.

Несколько мгновений длилось полное внутреннего напряжения молчание, а потом, не произнеся больше ни слова, Эдит фон Ламмерайн жестом своей белой изящной руки указала нам на дверь.

Было начало двенадцатого утра, и остатки завтрака еще оставались на столе. Шерлок Холмс, вернувшийся после ранней отлучки из дома, для которой сменил обычный сюртук на видавший виды смокинг, сидел у камина и прочищал чубуки трубок длинной женской шпилькой, которая попала к нему при обстоятельствах, заслуживающих отдельного описания, но как-нибудь в другой раз.

– Вы виделись с герцогиней? – спросил я.

– Да, и посвятил ее во все детали дела. В качестве простой меры предосторожности она передала поддельные документы, касающиеся ее покойного мужа, наряду с моими письменными показаниями в руки адвокатов своей семьи. Но Эдит фон Ламмерайн не представляет для нее больше никакой угрозы.

– Благодаря вам, мой драгоценный друг! – воскликнул я искренне.

– Полноте, Уотсон! Случай оказался достаточно простым, а успех расследования сам по себе для меня уже награда.

Я присмотрелся к нему внимательнее.

– Вы выглядите несколько утомленным, Холмс, – сказал я потом. – Вам не повредили бы несколько дней на природе.

– Позже я, возможно, дам себе отдых. Но я не могу уехать из города, пока мадам не сказала «прощайте» берегам Англии, поскольку с ней нужно быть крайне осторожным.

– У вас в галстуке поистине изысканная жемчужная булавка. Что-то не припомню, чтобы раньше видел ее на вас.

Мой друг взял с каминной полки два письма и передал их мне.

– Это принесли, пока вы совершали свой утренний обход пациентов, – пояснил он.

В первом послании, отправленном из Каррингфорд-Хауса, говорилось:

«Вашему благородству, Вашей смелости я обязана поистине всем. Я перед Вами в неоплатном долгу. Но пусть эта жемчужина – древний символ Веры – станет для Вас напоминанием о той, кому вы вернули жизнь. Я этого никогда не забуду».

На втором письме не было ни адреса, ни подписи:

«Мы еще с вами повстречаемся, мистер Шерлок Холмс. Я этого никогда не забуду».

– Заметьте, все зависит от того, с какой стороны посмотреть, – рассмеялся Холмс. – А я еще никогда не встречал двух женщин, которые бы на все смотрели одинаково.

С этими словами он откинулся в кресле и ленивым жестом потянулся за своей самой провонявшей старым табаком трубкой.