|
Я — профессор Хаусхофер, я пестовал, как детей, величайших гениев человечества, лучших друзей мировой культуры Гитлера и Гесса. Я испытал величайшее облегчение, когда в Москве был предан анафеме циник от истории академик Покровский. Я не промерял его уши, — национальность человека определяется по ушам, рейхсляйтер Альфред Розенберг сконструировал специальные циркули, чтобы выявлять еврейскую кровь даже в восьмом колене, — но я берусь утверждать, что в крови Покровского была гниль сокрытого еврейства. Он смел показывать ужас в истории своей нации — разве это ученый?! Я, как каждый ариец, отношусь с брезгливостью к русским, это нация недочеловеков, но — с абстрактной точки зрения — я испытал умиротворенное облегчение, когда этот рьяный ленинист был растоптан и уничтожен! И я счастлив, что будет уничтожен ленинский теоретик Бухарин!
Идут хроникальные кадры Нюрнбергского процесса — кошмар раздавленной Германии. Крики немцев: «Мы не знали, что в Освенциме сжигают евреев, поляков и русских! Мы верили мерзавцу Гитлеру, нам нет прощения, но пощадите наших детей!» Повешение главных военных преступников. На просцениуме — профессор Х А У С Х О Ф Е Р, только совсем седой, старый, обросший, трясущийся. ХАУСХОФЕР. В сорок четвертом году Гитлер приказал повесить моего единственного сына на рояльной струне, но мальчик предпочел сам убить себя. Перед смертью он проклял меня за то, что я пустил в мир, — научно оформив, — зверство Гитлера и Гесса с Розенбергом... Я следил за ходом Нюрнбергского процесса. Воистину, из ничего не будет ничего, зло порождает зло, слепая фанатичная ненависть наказуема. Когда немцы облегченно вздохнули после того, как повесили тех, кого они истово обожали всего полтора года назад, и снова выстроились в очереди за хлебом, проклиная тех недоумков, что заставили их поверить в собственное богоизбранное величие и низость всех — «мы продолжатели Рима и его империи» — иных наций, я облил себя и жену бензином, бросил на нас спичку, а уж после этого принял яд... До свиданья!<style name="a3"> (Улыбается залу.)</style> До свиданья!<style name="a3"> (Поворачивается к суду.)</style> До встречи, партайгеноссе Вышинский! БАТНЕР. Вот что показал обвиняемый Рыков: «Мы стали на путь террора против Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова. Я дал задание следить за машинами руководителей партии и правительства созданной мною террористической группе Артеменко». На просцениум выходит А Р Т Е М Е Н К О. АРТЕМЕНКО. Я член большевистской партии с девятьсот четвертого года Иван Артеменко, слесарь по металлу. Сидел в царских тюрьмах и на каторге, был приговорен к смертной казни, бежал из-под петли. На этом процессе вы меня не увидите, потому что меня до смерти забили во время допросов, требуя, чтобы я сыграл в этом спектакле свою роль. Меня убили не сразу, — сначала мучили тем, что не давали спать, потом зажимали в дверь член, после этого вливали в уши кипяток... Но кончили довольно гуманно — размозжили висок стулом... Я говорил им во время следствия: «Ребята, я ж сам с Феликсом начинал ЧК, оперативную работу знаю, нельзя ж такую ахинею писать: на хера Алексею Ивановичу Рыкову поручать мне следить за машинами Сталина и Молотова с Кагановичем, если он с ними вместе в Кремле живет, каждый день встречается на прогулках?! Возьми револьвер да и зашмаляй в лоб, партия б только спасибо сказала — как-никак, треть большевиков против Сталина проголосовала в тридцать четвертом году, на съезде. Значит, оставались еще силы, чтоб повернуть назад, к Ленину?» Куда там! Смеялись: «Ты еще нас будешь учить драматургии, старый дурак! У нас будущие Шекспиры будут учиться, а ты со своим Дзержинским лезешь! Его самого — за то, что он с Бухариным против Ленина и Сталина пер, — надо к стенке ставить, вовремя гукнулся рыцарь революции!» БАТНЕР. |
