— Но кто, — говорит Кодор, — кто всё это придумал?

Придумал?

Лореаса вздрагивает.

Сказать по чести, она всегда полагала, что любые ужасы люди способны придумать сами. Но что, если Кодор прав? Кто-то принёс в город мёртвую порчу. Глупо ждать, что порождение Вечного зла ограничится каком-нибудь одним злодеянием.

— Я давно ничего не слышал о своём ученике, — задумчиво говорит Кодор. — Айдар отличный парень, добрый и храбрый, на него можно положиться. Но не случилось ли с ним чего?

Лореаса коротко выдыхает, глядя в сторону.

— Разузнай о нём, — говорит она. — А я… мне тоже нужно кое о чём разузнать, Кодор.

Ада понимает мать без слов. Лореаса выходит на кухню, и дочь следует за ней. Она сама закрывает дверь, не дожидаясь просьбы. Прислонившись спиной к дверце шкафа, скрестив на груди руки, Лореаса задумчиво смотрит в заоконную тьму. Они не зажигают свеч, потому что некромантиссы видят в темноте.

Холодна нынешняя ночь, холодна и черна, как болотные воды…

— Мама? — наконец, начинает Лореада.

Лореаса медлит. Вторая сестра-близнец наверху, в спальне, всё ещё поёт, и мать прислушивается к её песне.

Потом она говорит:

— У людей почти нет болезней, которые передаются некромантиссам.

— Поэтому мы не можем заразиться, — кивает Ада.

— И поэтому из нас не самые лучшие целительницы, — хмуро замечает Лореаса. — Мы не знаем языка болезней. Но, конечно, если очень нужно, можно разобраться во всём.

Ада озадаченно молчит.

— Что ты хочешь сказать, мама? — наконец спрашивает она.

— Я очень долго пыталась. Но я не могу услышать речь этой болезни. Как будто у неё нет языка.

Лореада спокойна. Её не так легко напугать.

— Объясни-ка подробней, — строго говорит она.

Медленно Лореаса проходит к плите и садится возле неё на стул. Отодвигает вьюшку и выдыхает единственный тихий звук. Над золой и углями с радостным треском поднимается яркий, ласковый Сон Огня.

— Почти всякая болезнь — живое существо, — говорит некромантисса, глядя в огонь. — Как жучок-древоточец, поселившийся в дереве. Можно услышать её, узнать, откуда она пришла и чего хочет, а потом выгнать. Но болезнь Геллены… я боюсь произнести это вслух, Ада. И я всё ещё надеюсь, что просто ошиблась.

Брови Лореады сдвигаются.

— Эта болезнь, — уточняет она, — существо неживое?

Лореаса закрывает глаза.

— Нет. Это не существо вовсе. Это мёртвая порча, Ада. И кто-то её принёс…

— Но почему Гелле?! За что — ей? — в голосе Ады звенит гнев. — И как…

— Я всё это узнаю, Ада.

Дочь замолкает.

— Я всё узнаю, — повторяет некромантисса, не открывая глаз. — Но какое-то время вам придётся обходиться без меня. Вы справитесь?

Лореада усмехается.

— Ты могла и не спрашивать.

Лореаса встаёт, улыбаясь. Ничего другого она не ждала от своей дочери и ученицы. Не нужно больше ничего объяснять. Ада позаботится обо всём. А Кодор… что же, он знает, на ком женат.

И некромантисса коротко вздыхает.

Под пристальным взглядом дочери Лореаса медленно тонет, опускаясь прямо сквозь пол, словно дерево превратилось в зыбучий песок. Тело её гнётся так, как не гнутся людские тела, волосы вздымаются тёмной волной, и иллюзорная седина на них превращается в паутину. Сотни пауков разбегаются по полу от плывуна, в котором исчезает колдунья.