В «Голубой крови», напротив, напряженная и лаконичная проза повествования время от времени перебивается вставками, которые озвучивают мысли персонажей. Мысли, зачастую противоречащие действительности либо по-своему ее толкующие. Не стал исключением и «Некромерон»: Угрюмовы расцветили ткань текста веселыми комментариями — и известных личностей, и авторскими. Афоризмы вторгаются в повествование решительно и всегда неожиданно. Зачастую они абсолютно не соответствуют читательским ожиданиям, но ведь еще Аристотель заметил, что «смешное — в несоответствии». Мифологический мир, события которого комментируют Наполеон, Достоевский и Рамон Гомес де ла Серна, приобретает четкость, яркость и выпуклость, присущие реальности.

Наверное, о реальности и стоит поговорить. Ведь реальность для каждого своя, и авторский дуэт не составляет исключения. Полагаю, что в предисловии к десятой книге (и семнадцатой, если считать переиздания) уже можно говорить о неком феномене Угрюмовых: они упоенно творят миры, населенные существами, каждое из которых заслуживает любви, света, покоя и радости. Эти четыре слова являются ключевыми в творчестве соавторов, и именно вера в то, что такой мир не просто возможен, но и реален, пусть не здесь и сейчас, но где-то, принесла им любовь читателей — тех, кто тоже умеет верить, любить и помнить.

Итак, книги Угрюмовых объединены реальностью, которую Виктория и Олег упорно, по кирпичику создают в своих текстах. Это чарующие миры, гармоничные и прекрасные, полные света и красоты. Тут бы самое время вспомнить Федора Михайловича с его классическим «красота спасет мир», но автор этих строк вслед за героями своей статьи убежден, что мир могут спасти только люди, ибо «каждый человек достаточно велик, чтобы вместить в себя бога», а значит, и приблизиться к Творцу…

* * *

Вы никогда не задумывались, отчего мы так любим праздники, но особенно — Рождество и Новый год?

Может, потому, что это официальная территория в пространстве и времени, когда все — даже искушенные взрослые, циники и реалисты, — официально имеют право верить в чудо и искренне ему радоваться. Ведь сказано же, что циник — это человек, который в раннем детстве узнал, что Санта-Клауса не существует, и до сих пор не может с этим смириться. В иное время на веру в чудеса в нормальном обществе потребления наложено табу. Негласное, конечно, неявное. Однако попробуйте объявить, что вы всерьез верите в летающие тарелки, справедливость, истинную любовь, привидения и Фею Хлебных Крошек…

Это возможно только в детстве, но детство омрачено единственной глобальной проблемой: как поскорее вырасти, чтобы больше не ходить в школу (детский садик, лицей, ясли — нужное подчеркнуть) и делать все, что заблагорассудится тебе, а не строгой бабушке. В детстве любовь окружающих дана нам по определению, однако нормальный ребенок, по До Аминадо, любит не родителей, а трубочки с кремом. Мир вокруг полон чудес, но мы еще знаем, какое это чудо.

Постоянная радость познания, вера в чудо, отсутствие фальши, душевной черствости и боязни, полное приятие окружающего — это детские черты, но дети такими остаются очень недолго. Зато такими могут всю жизнь оставаться некоторые взрослые: святые, блаженные, юродивые, чудаки и простаки. Простаки, о которых Честертон пишет: «Он [...] идет по жизни с той дивной доверчивостью, без которой нет приключений [...] и не будет обделен ни радостью, ни подвигом. [...] Все двери открываются перед тем, чья кротость смелее простой отваги. Обстоятельства привечают его. С факелами и трубами, как гостя, вводят они в жизнь простаков и отвергают хитроумных».

Детский рай — взрослая территория.

Кстати, детство — это то удивительное время и место обитания человека, когда он еще ничего не боится и не отягощен предрассудками.