– Иди мой руки и за стол, а потом расскажешь все.

Папа впервые не спорит, потому что бессмысленно. Я все равно буду спрашивать все по поводу дела, потому что как минимум имею к этому непосредственное отношение.

Как оказалось, Костя очень быстро во всем признался, а еще рассказал гораздо больше, чем кто-то вообще мог ожидать.

Это прозвучало ужасно, до мурашек, даже противно! Но он следил за мной целый год… Год! Он целый год знал, где я живу, часто был рядом, смотрел, фотографировал, снимал на видео. В его телефоне нашли десятки кадров, где присутствую я. У магазина, на прогулке, с Сашей, одна, выходящая из такси, выносящая мусор. Он целый год следил за мной, зная, что хочет мне отомстить за то, что я не ответила ему взаимностью на выпускном и это видели некоторые одноклассники.

Папа сказал, что он явно не в себе и с ним работают психиатры, чтобы установить диагноз. Но это так страшно! На самом деле. Во время его рассказа у меня снова бегут те жуткие мурашки, которые бежали по спине, когда я убегала от Кости.

Еще он рассказал, что специально пугал меня. Не собирался убивать. Шел за мной, хватал за руки, показывался из-за угла, чтобы я заметила, и уходил. Не преследовал никакой цели, кроме той, чтобы напугать. Только в последний день все-таки решился, когда ударил Володю по голове, но не ожидал, что появится Леша. Что он хотел сделать со мной – не признался. По крайней мере, так сказал папа. Я не стала уточнять, не врет ли он, потому что не уверена, что хотела бы услышать правду. Самое главное я поняла, остальное меня уже мало интересует. И так не по себе.

Я очень хочу попросить папу съездить к Володе, но он такой уставший, что не решаюсь. Лучше поеду завтра одна или с Лешей, если он будет ехать утром на перевязку. Не думаю, что он откажет мне, если попрошусь упасть на хвост. Поэтому мы остаемся с папой дома и просто болтаем обо всем. О детстве, о бабушке, которую я очень любила, даже о маме. Папа признается, что я очень похожа на нее внешне, но совершенно другая внутри. И мне льстит это. Я не хотела бы быть похожей на мать характером.

– Я не могу не признаться тебе, доча, – внезапно говорит папа, а у меня отчего-то сердце в пятки уходит. – Она приехала. Твоя мама давно живет в Германии, у нее другая семья. Но она приехала на неделю, чтобы похоронить своего деда. Связалась со мной и сказала, что очень хотела бы с тобой увидеться. Я за тебя отвечать не стал, ты взрослая девочка. Пообещал спросить. Тебе решать, хочешь или нет.

Этот вопрос застает меня врасплох. Мне очень не хватало материнского тепла в детстве. Мне хотелось бы плакать маме в плечо о каких-то неудачах, получать чисто женские советы в каких-то вопросах. Просто знать, что у меня есть мама, которая меня любит. Но у меня этого не было. Она ушла, даже не обернувшись, хотя я плакала. Она ушла и кучу лет не вспоминала обо мне. Нужно ли мне сейчас ее плечо? Нет. Хочу ли я советов? Нет. Она не нуждалась во мне все годы, когда я нуждалась в ней. А сейчас все наоборот. Мне это больше не нужно. Она чужой мне человек. Слишком поздно. Я даже не могу представить, о чем бы могла с ней поговорить.

– Не хочу, – говорю я папе с улыбкой и тянусь его обнять, – ты мой папа, мама моя, ты все мое. А других мне не нужно.

И я говорю это от всей души. Я научилась жить без нее, двери закрыты. Нам просто не понять друг друга. Я ее не осуждаю. Просто не понимаю, и пытаться понять тоже не буду. Я на Вольта смотрю и думаю, что никогда никому его не отдам. Он у Леши жил один день, и я требовала фотографии, чтобы узнать, как он там поживает. И когда-нибудь я обязательно стану хорошей мамой. А она просто ей не стала. По крайней мере для меня. Вот и все.

– Пойдем в честь этого купим торт, – говорит папа, и я соглашаюсь. Торт – это замечательно.