Рон прихлебывал чай осторожно, крошечными глотками. Плечи его постепенно обмякли, пальцы перестали напоминать мертвую куриную лапу и обнимали горячую кружку уверенно и надежно. Глаза подернулись туманом, парень откинулся на спинку дивана, задышал ровно и медленно, с каждым вдохом сползая вбок.

Через две минуты он уже спал. Полина осторожно вытащила из сомкнутых ладоней пустую кружку, подсунула под голову подушку, накрыла легким пледом, влила в себя водку, зажевала куском сыра, побросала остатки трапезы в холодильник и поплелась в спальню.

Разбудила ее долгая, заливистая трель дверного звонка. Натягивая на ходу халатик и яростно протирая кулаком слипающиеся глаза, Полина пошлепала к двери.

На пороге стоял сияющий Роберт:

– Привет, любимая! Вот и я! Хоть ты и раньше уехала, но, как договаривались, я вот, прибыл в полное распоря… – он вдруг осекся, глядя ей за спину. – Наверное, надо было сначала позвонить. Я от усталости плохо соображаю. Извини… Ну я попозже зайду.

Ничего спросонья не понимающая Полина обернулась, проследив взгляд Роберта – в распахнутую дверь кухни был виден диван, на котором сладко спал Рон. Она посмотрела на растерянного, смущенного Роберта – и расхохоталась, усевшись прямо на пол и утирая сразу выступившие слезы.

– Ой, не могу! Ты ненормальный, честное слово! Это же наш стажер, Рон, у него… – Она перестала смеяться так же резко, как и начала, и, тяжело поднявшись, привалилась к косяку. – У него первая самостоятельная операция вчера была. Мальчик, ровесник его младшего брата, умер на столе от кровопотери – привезли слишком поздно. Никто бы ничего не смог сделать. Ну, а Рон… сам понимаешь, что такое первая смерть. Он решил, что виноват, что в медицине ему не место, что жизнь кончена. Не бросать же его было. Привезла, водки заставила выпить, спать положила. А ты что подумал?

Плохо завязанный халатик распахнулся. Роберт обхватил ее плечи, прижал к себе:

– Полин, я идиот, да? Мне все время кажется, что я такой старый, страшный. А ты такая красивая, юная.

– Да уж, прямо девочка-ромашка! – улыбнулась Полина. – У меня дочери одиннадцать лет, ты не забыл? А ты точно балбес. Старый и страшный балбес, – повторила она, поднялась на цыпочки и поцеловала его куда-то около глаза. – Самый старый, самый страшный… а главное – самый любимый. Понял уже?

Он подхватил ее на руки и понес в спальню…

Минут через сорок, когда Полина сладко размышляла, не подремать ли еще, в дверь заскреблись.

– Ма, ты спишь?

Полина, вскочив, вытащила из-под кровати скомканную простыню, расправила, накрыла Роберта, натянула халатик – все в одно мгновение – и выскочила за дверь. Но шустрая глазастая Тамар успела разглядеть гостя и возбужденно зашептала:

– Ой, мам, а сколько дядей у нас ночевало? Там на диване еще один спит… Я зашла на кухню, а он даже не проснулся!

– Это стажер из моего отделения, у нас вчера был очень трудный день. И вечер тоже.

– Опять? – совсем по-взрослому вздохнула девочка. – Мы вечером в новостях видели. А там кто? – она показала на дверь спальни.

– Это… – Полина смутилась. – Это мой друг. Он всю ночь оперировал, ему нужно отдохнуть.

– А почему он у нас отдыхает? Почему не у себя дома? Он теперь тут будет жить?

Полина вздохнула. Но что делать – рано или поздно все равно придется сказать.

– Да, девочка моя, он будет жить с нами.

– Ой, а я знаю, кто это! Дядя Роберт, да? Он к нам уже заходил.