Она принялась растирать в облаке дыхания свои руки, холодные как рыбы, потом засунула их под мышки, где они, вместо того чтобы согреться, только заморозили все остальное тело. Изерн склонилась над сумкой, в которой они хранили свои стремительно уменьшающиеся запасы, словно скряга над мешком золота.

– Даже если и можно, дым может привлечь охотников.

– Тогда, наверное, лучше посидеть в холоде, – отозвалась Рикке упавшим голосом.

– Вот тебе и рождение весны! Враги отобрали замок твоего отца, и теперь у тебя нет уютного теплого очага, чтобы свернуться перед ним калачиком.

Рикке знала, что говорят о ней люди, но хотя в голове у нее, может быть, и действительно не хватало каких-то нужных деталей, но она всегда умела подмечать всякие вещи. Так что, несмотря на сумерки и ловкие пальцы Изерн, Рикке заметила, что горянка съела вполовину меньше, чем кусок, который протянула ей. Заметила – и была благодарна ей за это. Хотелось бы ей иметь достаточно духа, чтобы настоять на честной дележке, но проклятье, она была так голодна! Она с такой поспешностью запихала в рот выданный ей ломтик вяленого мяса, что даже не заметила, как проглотила вместе с ним свой катышек чагги.

Облизывая с зубов восхитительный вкус черствого хлеба, Рикке обнаружила, что думает о том пареньке, которого она застрелила. Этот кусок крашеной ткани вокруг его тощей шеи – матери повязывают такие сыновьям, чтобы уберечь их от холода. Этот обиженный, непонимающий взгляд… Такой же взгляд, наверное, был у нее самой, когда другие дети смеялись над ее подергиваниями.

– Я убила того парня… – Она шмыгнула носом и выплюнула комок холодных соплей.

– Точно. – Изерн откромсала новый ломтик чагги, скатала и засунула себе за щеку. – Безжалостно прикончила, лишив радости всех, кто его знал, и уничтожив все то хорошее, что он мог бы принести миру.

Рикке моргнула от неожиданности.

– Ну, череп-то ему раскроила ты!

– Из жалости. После твоей стрелы он бы наверняка захлебнулся кровью.

Рикке поймала себя на том, что потирает спину, пытаясь добраться пальцами до того места, откуда торчало древко, – но ей это тоже не удалось. Как и тому парню.

– На самом деле, не сказала бы, что он этого заслужил.

– Для стрелы нет разницы, кто что заслужил. Лучшая защита от стрел – не безупречно прожитая жизнь, понимаешь ли. Нужно просто быть тем, кто стреляет. – Изерн села, привалившись к ней спиной. От нее пахло потом, землей и жеваной чаггой. – Это были враги твоего отца. Наши враги. Не похоже, чтобы у нас имелся другой выбор.

– Я не сказала бы, что вообще что-то выбирала. – Рикке принялась ковырять свои содранные ногти, так же как она ковырялась в своей памяти, снова и снова раздирая рану. – Просто сорвалась тетива… Просто дурацкая ошибка.

– С тем же успехом ты могла бы назвать это счастливой случайностью.

Рикке сгорбилась, кутаясь в свой холодный плащ и в свое безрадостное настроение.

– Нет никакой справедливости, да? Ни для него, ни для меня. Есть только мир, который отворачивается и смотрит в сторону и которому наплевать на нас обоих.

– С какой стати должно быть иначе?

– Я убила того парня. – У Рикке задергалась ступня, потом подергивание превратилось в судорогу, охватившую всю ногу, а затем от судороги затряслось все ее тело. – Как ни крути, как ни поворачивай… это просто неправильно!

Она почувствовала твердую руку Изерн на своем плече – и была благодарна ей за это.

– Если убийство людей начнет казаться тебе правильным, это будет значить, что у тебя настоящие проблемы.