— Я позвал тебя, чтобы сказать две важные вещи, — криво усмехнулся Любомир. -Первое — если станет совсем плохо, вспомни, что сила — не главное. Есть вещи куда важнее. Запомнил?

Я кивнул. Глаза моргнули, да так и остались закрытыми. Я через силу их разлепил.

— И второе, — продолжил Любомир. — Не забудь зайти к Никите Ильичу.

Я уже устал удивляться. В самом деле, подумаешь, херня! Старичок, похоже, в курсе вообще всего, что происходит вокруг. Ну, так на то он и верховный волхв.

Но, подружиться с ним надо, бля!

Любомир снова улыбнулся. Не иначе, как в ответ на мои мысли.

— Ну, всё, князь! Не мучайся, иди уже. И позови ко мне Божена.

Божен вышел из кабинета минут через десять. Вид у святоши был растерянный. Он то и дело вытирал платком вспотевшую лысину и ёжился, как будто ему было одновременно холодно и жарко.

— Можем идти, — сказал он нам, думая о чём-то своём.

Хоть бы поблагодарил, что ли! Мы, всё ж таки, его спасали!

Сытин решительно хлопнул себя по коленке.

— Ладно! Сегодня всем отдыхать. Немой! Ты жив ещё?

— Ну, так, — я неопределённо повёл рукой в воздухе.

Леший развязал кошелёк и высыпал на широкую ладонь горсть золотых монет.

— Мне на рынок надо — хочу инструмент купить. Мой-то погорел. Переночевать у вас можно будет? А утром мы домой.

— Приходи, — кивнул ему Сытин. — Места хватит.

Он посмотрел на Пафнутия.

— Ты с нами, святой отец? Или побредёшь на жопу приключений искать?

***

Мне всё-таки удалось выспаться. Произошло это так: мы вошли во двор, я присел на крыльцо и на минутку задумался. А когда открыл глаза — то уже лежал раздетый в кровати. Рядом, уткнувшись носом в мою руку, посапывала Глашка.

Я прислушался к себе. Тело переполняла лёгкость. На секунду показалось: откину одеяло, и взлечу к потолку на хрен.

Я так и сделал. В смысле, вылез из-под одеяла. Как следует, укрыл Глашку и подошёл к тёмному окну. Потянул на себя тугую раму.

Из осеннего сада пахло холодной сырой свежестью. Плечи враз захолодели, покрылись мурашками. Но я постоял ещё, с удовольствием втягивая в себя чистый холодный воздух. Потом закрыл окно, оделся и спустился вниз.

Дом тихо спал, и это было просто охеренно!

Я прокрался на кухню, зажёг свечу. Пошарил по полкам и отыскал вчерашний пирог с рыбой, завёрнутый в промасленную бумагу. Сточенным до самого обуха ножом отрезал себе здоровенный кусок.

Хорошо, бля!

В глубине печки нашёлся горячий чайник. Намотав на руку полотенце, я вытащил его из жаркой темноты и даже умудрился не обжечься. Заварил крепкого чаю, запил им пирог и вернулся с кружкой в столовую.

На столе было чисто. Значит, не только я вчера заипался. Остальные, скорее всего, тоже повалились спать, и всё ещё дрыхли.

Я сидел в столовой, прихлёбывал из кружки горячий, пахнущий малиновым листом чай и смотрел на своё отражение в тёмном стекле.

Мне казалось, что я живу так всю жизнь. А сколько на самом деле?

Я принялся вспоминать. Два месяца? Или два с половиной?

Охереть!

Внутри возникло стойкое ощущение, что сейчас я допью чай, выйду во двор, а там меня будет ждать десантный бот. Уцелевшие в очередной мясорубке парни будут шутить и хохотать, а сержант Кнайп рявкнет: «Сколько можно тебя ждать, Макс?!» Но рявкнет он не всерьёз, а просто по привычке держать подчинённых в ежовых рукавицах.

Я поставил кружку на стол, поднялся и вышел во двор. Темная растрёпанная тень качнулась к крыльцу, и я шарахнулся в сторону.

— Может, в баньку, княже? — жалобно спросила тень. — Всю ночь топил. С утра — самое то!

Бля!

Берёза!

Я согнулся и закрыл лицо руками, чтобы не перебудить хохотом весь дом.