|
- Здесь и далее прим. авт.], вполне может послужить его, Сталина, целям: буржуазные деятели культуры - при том, что маскируются, таят в себе заряд русской государственной идеи, а это надежный заслон против "мировой революции" Троцкого и иже с ним; русский народ не сможет не оценить этого - в будущем, понятно; торопиться негоже, выдержка и еще раз выдержка, только она являет собою вернейшую константу окончательной победы... Он мучительно, до щемящей боли в сердце, сознавал, что ему ничего не остается, кроме как ждать: он не мог, не имел права выйти на общесоюзную трибуну до тех пор, пока рядом Бухарин - с его эрудицией, раскрепощенностью, с блестящим русским языком; пока приходится терпеть Луначарского, пока в народе свежа память о зажигательных речах бывшего Предреввоенсовета Троцкого - никакого акцента, фейерверк мыслей, какое-то странно-вольготное отношение к чувству собственного достоинства на трибуне...
...И ведь снова он, именно он, Троцкий, - в пику мнению большинства ЦК выступил с эссе о "талантливом русском поэте Сергее Есенине"; снова оказался впереди, хотя потерял и Армию, и Политбюро. Однако популярность - с ним; ведь именно он заступился за русского поэта; ничего, когда перестанем печатать Есенина, то и статью Троцкого забудут... Пусть порезвится; сжать зубы и ждать, уж недолго осталось... С его, Сталина, акцентом, с его директивностью стиля и чувством гордой ответственности за каждое произнесенное слово (Мехлис - надежный редактор, недаром его так не любят; ясное дело, зависть: не у них, а у него, Сталина, такой помощник), сейчас надо готовить поле боя, но не выходить на него, рано, народ не созрел еще, он должен устать от дискуссий и свободы, он должен возжаждать единого вождя - кто знает русских, как не он, Сталин?! Итак, Сталин приехал на закрытый спектакль во МХАТ; в ложе рядом с ним сидели Станиславский, Немирович-Данченко, начальник ПУРККА Бубнов; наркома Луначарского, Крупскую, Ульянову не пригласили, Мехлис вызвал завагитпромом Стецкого, замзавотделом Кагановича и Николая Ежова. Сталин оглядел зал: множество знакомых лиц; ясно, собрали аппарат. После первого акта, когда медленно дали свет, зрители обернулись на ложу, стараясь угадать реакцию Сталина; он, понимая, чего ждут все эти люди, нахмурился, чтобы сдержать горделивую - до холодка в сердце - улыбку; медленно поднялся, вышел в квартирку, оборудованную впритык к правительственной ложе; заметив ищущий, несколько растерянный взгляд Станиславского, устало присел к столу, попросил стакан чаю; на смешливый вопрос Немировича-Данченко - "Ну как, товарищ Сталин? Нравится?" - и вовсе не ответил, чуть пожав плечами. И после второго акта он видел взгляды зала, обращенные к нему: аплодировать или свистеть? Он так же молча поднялся и ушел, не позволив никому понять себя, - много чести, учитесь выдержке. С острой неприязнью мазанул быстрым взглядом лицо Сольца, члена ЦКК; ишь, "совесть партии"; а как Старик склонен к политическим спектаклям?! Дело в том, что Мехлис доложил ему: Сольц, ехавший в ЦК, как всегда, на трамвае, зачитался книгой и не заметил свою остановку. Легко вскочив с места, бросился к выходу; здоровенный верзила с мутным, похмельным взглядом закрывал проход. - Товарищ, разрешите, пожалуйста, - обратился к нему Сольц. Тот осклабился: - Куда торопишься, юркий?! Больно шустрый! Сольц не понял потаенный смысл сказанного, повторил просьбу. Верзила зло осклабился: - Подождешь, жиденыш! Стоявший неподалеку милиционер усмехнулся: - Да пусти ты старика пархатого. - Как же вам не стыдно?! - тихо сказал Сольц, обернувшись к милиционеру. Что можно пьянице, то непозволительно вам, представителю Советской власти. Милиционер лениво посмотрел на пассажиров: - Все слыхали, товарищи? Слыхали, как при вас оскорбили красного милиционера?! - И, не дождавшись ответа, взял Сольца за руку и подтолкнул его к выходу. |
