ЗАБЛУЖДЕНИЕ ВОЖДЯ

Вдруг Гиль крикнул:

— Люди на дороге, вооружённые! — и ещё более добавил газа.

Гиль успел вильнуть рулём. Он ловко объехал подозрительных людишек и теперь катил по пустынному шоссе.

Владимир Ильич лихорадочно долбил в стекло:

— Остановись, мать твою! Буркалы разуй! Тормози, Степан! Патруль это, стрелять начнут… Узнай, что им нужно!

— А если бандиты? — И жал на газ.

Ленин испуганно кричал:

— Стёпка, куда тебя несёт, леший! Остановись!

Для чего надо было останавливаться, осталось исторической загадкой.

Гиль ударил по тормозам, авто понесло боком, и оно едва не свалилось в кювет.

Сзади, отстав сажен на сто, бежали люди. Они размахивали оружием, кричали:

— Стой! Стрелять будем!

Ильич успокоил Марию:

— Меня народ любит! Мне вчера о том Лёва Троцкий рассказывал, он знает. Даже если это грабители, покажу документ, отпустят с почестями. Ленина народ любит потому, что счастье несём трудящимся. Степа, дай задний ход. Что ж пролетарии будут бегать?

Ленин не лукавил, он искренне верил в то, что говорил. Ленин не был дураком, но он жил в замкнутом пространстве, кроме приближённых никого не видел и правду не ведал. Он и Крупская никогда не ходили пешком. Люди о них знали лишь по газетам. Зато людей, которыми правил, Ленин не знал вовсе. Это не было виной Ильича. Это было его бедой, как и всех правителей во все времена.

Приближённые постоянно льстиво жужжали в уши о его гениальности и о якобы всенародной любви к нему. Партийные газеты были заполнены славословием. Поэты, поражённые болезнью пресмыкательства, сочиняли хвалебные стихи. Прозаики не отставали от них.

Владимир Ильич хотел показать, что его боготворят все, даже бандиты. Он искренне жаждал добра миллионам людей и наивно полагал, что миллионы это понимают и отвечают ему обожанием.

На деле никакой любви не было, а была всеобщая ненависть к предводителю тех, кто нарушил мирную сытую и спокойную жизнь ради какого-то химерического «светлого» будущего.

Гиль послушно дал задний ход, и авто поравнялось с преследователями.

Рослый парень потянул за ручку, дверца отхлопнулась. Парень ухватил Ленина за пальто, дёрнул за полу, так что отлетела пуговица, и силой вытащил наружу. Наводя револьвер то на одного, то на другого пассажира, зарычал:

— Быстр-ро, выходь! Пер-рестреляю!

Это был Яшка. Теперь револьвер упёр в голову Ильича.

— Стой, не шевелись!

Ленину было больно и стыдно. Трясущимися руками он протянул спасительное удостоверение:

— Товарищ! В чём дело? Вы меня не узнали? Я Ленин! Посмотрите документы…

Гиль не выключил мотор. Из-за его шума и особенностей дикции Ленина Яшка не расслышал фамилии этого крошечного картавого человечка. Это, очень вероятно, спасло Ленину жизнь.

Яшка дёрнул из его рук удостоверение, передал Коньку и ехидно скривил рот, издевательски стал картавить:

— Хер с тобой, что ты какой-то Левин! Ты — фуфель! А я Яшка Кошельков! Слыхал, поди? То-то и оно! В тёмное время я хозяин города, ха-ха! Давай твой браунинг, а то у тебя с испугу клешни трясутся, вдруг стрельнёшь.

Тем временем подручные Яшки шмонали пассажиров. У Гиля и охранника отобрали револьверы и документы, у Марии Ильиничны вырвали из рук сумку, которую она прижимала к груди и в которой лежали хорошие деньги, а с ушей заставили снять крупные бриллианты.

Васька Заяц сел за руль. Барин весело помахал рукой Ленину и его спутникам:

— С праздничком Рождества! — и мощное авто рвануло с места.