— С каких пор ты стал понимать в компьютерах, Селезнев? Ты ведь кувыколки от втукалки не отличишь?
— Марина! Перестань кричать!
— Я не кричу. Я просто не понимаю, какого черта ты туда ходишь! У тебя теперь другая семья! Забыл?
— Не забыл! А где находится кувыколка?
— Причем тут это? Объясни — зачем ты к ней собрался?!
— У нее сломался компьютер. Не понимаю, почему ты злишься! Мы оба перед ней виноваты.
— Я перед ней ни в чем не виновата! Если бы она хотела, то удержала бы тебя.
— Я не воздушный шарик, чтобы меня удерживать.
И уже в дверях:
— Буду поздно, не жди!
Идиот! Ведь сколько раз ему говорила, что невозможно сделать сразу двух женщин счастливыми. Невозможно, сколько бы другие ни хвалились. Нет, если эти две — жена и дочь, то тогда да, возможно, хоть и сложно. Девочки, вы только не ссорьтесь! А собственно, что ссориться? С красивым мужчиной две красивые женщины, каждая любит красивого мужчину по-своему. Какие могут быть ссоры? Но жена и любовница… Примеров нет. Народная молва давно уже прилепила на грудь пудовые стереотипы — любовница длинноногая стерва с ногами от шеи и с пульсирующим значком доллара в глазах. Этакий женский вариант гламурного Скруджа Мак Дака. Жена, напротив, милое, несчастное, забитое существо. Плачьте, люди, плачьте, она готова на все, лишь бы сохранить семью. Он же — подлец, на свежатинку молодую польстился, африканской страсти ему, видите ли, захотелось. Седина в бороду и что-то там в ребро. Жена и любовница? Невозможно! А жена и жена?!
Если бы так просто! Не в сексе дело, хотя и в нем тоже. Дело в его порядочности. Ложной, конечно. Это-то и страшно, потому что такая орядочность изначально порочна. Каждую украденную встречу Селезнев, наспех сыграв увертюру любви, что-то исступленно считал, выверял, анализировал словно законы арифметики и логики меняются также часто, как и остальные. Из трех вычесть один получается два. Из трех вычесть ноль, равно ноль. Какие еще варианты?
Вариантов нет.
У них получилось — «два». Все-таки он ушел к ней, к Селезневой-младшей. Причина? Банальна до омерзения. Но Марина сделала все, чтобы эта причина показалась веской и значимой:
— Знаешь, дорогой, я, кажется, беременна.
У той детей не было. Так что к финишу Марина пришла первой. В прямом смысле слова. Тогда казалось, вот он, долгожданный выход из треугольной ситуации, сама подпилит одну равнобедренную часть, и конструкция завалится, останется только собрать обломки. И ему станет легче. Ей тоже, в общем-то, ни в чем не виноватой. Полюбила — так полюбила. Про чувства Алисы думать не хотелось: со своими бы разобраться.
Вопрос решился сам собой.
Вот только решился ли? Угар прошел. И как теперь найти в себе силы и признаться: "Извини, дорогой, бес попутал, не любовь была, а так, всего лишь помрачение рассудка. И ребенок мне мешает. Я вообще не хотела его рожать. Если хочешь — возьми его себе. И давай разойдемся, а? Я гулять хочу, веселиться хочу, пить хочу, с мальчиками молоденькими в подъездах обжиматься и ни перед кем не отчитываться. Что, чувство ответственности? Засунь его знаешь, куда?! Угу, вот туда и засунь. Игорь, я свободы хочу. У тебя же она есть, чем я-то хуже? В браке должно быть равноправие. Или отпусти! Не могу с тобой. Лучше потом станем любовниками, а пока отпусти".
Только, когда отзвонили свадебные колокола, закончились медовые будни, поняла, во что влипла. Быт, закаканные памперсы, грязные мужские носки, рассчитанный до копейки семейный бюджет, когда все заработанные деньги уходят не на себя, а на него, ребенка, наконец, на продукты первой необходимости — пиво и чипсы, до коих Селезнев весьма охоч… Когда домой надо возвращаться в строго отведенное время. |