К столбу была привязана хорошенькая девушка. Эдик в набедренной повязке плясал вокруг нее. Девушка билась в путах и весьма ненатурально кричала. Шоу! Шоу — это ты. Шоу — это я.

Я знала эту девушку, и ее присутствие в далекой Мексике сказало все. Моя лучшая подруга, на которой по возращении и женился мой любимый мужчина. Жанна.

Поговорим о женской дружбе?

Отчего ж не поговорить! Подруг у меня всегда было много, но, только войдя в пору свиданий, я поняла: это не подруги — приятельницы. Подругой же может считаться только та, которая уступит своего мужика другой, причем уступит без всяких обид и разговоров. Я нередко уступала, но мне — никто и никогда. Так что, когда все приятельницы оказались пристроенными, я просто ликвидировала свои с ними отношения. Раз и навсегда. С мужиками вообще легче: если есть намек на флирт, то в общение добавляется элемент чувственности, если нет — то и не очень-то хотелось. Если он козел — так это видно с самого начала. Отношения с Эдиком — не в счет, и будто я не знала, что он козел! Просто до поры до времени он считался моим козлом. Почувствуйте разницу. Так вот… Если он не козел, а м-м дерьмо, накачанное интеллектом, так и это то же не секрет. В случае так называемой женской дружбы все иначе. Сколько раз я видела, как две фифы целуются при встрече, а потом такую гадость делают, что, мама — не горюй. Впрочем, возможно, что это предвзятое отношение. Может быть, просто хороших подруг на пути не попадалось.

О чем это я? Ах, да, Жанна. Познакомились мы с ней в те самые четыре года, в которые ничего интересного не происходило. Разве что это самое знакомство. У нее порвался чулок, у меня — в сумке оказалась пара запасных. Я всегда их с собой таскаю. Была бы трезвая — ни за что бы не дала, но поддала и бросила с барского плеча, точнее с ноги. Наутро она приволокла мне новую пару. Да не польские, а итальянские. Так сказать, спасибо большое, подружка, выручила. С тех пор и сдружились. Совместные вечеринки, походы в кафе-мороженое, танцы, шманцы, обжиманцы. Пару раз просыпались в одной постели — нет, без этих лесбийских штучек, исключительно из-за похмелья. Просыпались, кстати говоря, с взаимным облегчением: оттого, что ничего накануне не было, да и быть не могло, а, значит, через месяц не нужно будет бежать к врачу. Ой, доктор, что это у меня? Ой, больная, что это у вас?!

Тем не менее, мы обе понимали, что до поры до времени идем рука об руку, но случись что-нибудь — и каждая будет сама за себя. Что-нибудь — это что? Ну, например, когда придется делить мужчину.

А ведь его пришлось делить. Когда в моей жизни снова возник Эдик, Жанна была увлечена каким-то модным режиссером, о котором предпочитала не распространяться. Дескать, это мое дело, поняла, подруга? Поняла, поняла. Ну а Эдик — это мое дело.

Однако вскоре режиссер впал в немилость у Фортуны, а дела у Эдика, как уже говорилось, резко пошли в гору. Жанна проявила к ним интерес.

— Ты когда нас познакомишь?

— С какой стати я должна вас знакомить?

— Мы же подруги, — хищно улыбнулась Жанна.

На эту удочку я не поддалась. И до поры до времени продолжала игнорировать эти странные просьбы-приказы, что Жанне не понравилось, и она решила сыграть ва-банк.

Я до сих пор не знаю, где и как она познакомилась с Эдиком. И произвела ли на него первая встреча именно то впечатление, на которое Жанна рассчитывала. Думаю, что нет. Так просто Эдика не возьмешь. Значит, она должна была придумать что-то особенное, чтобы зацепить его воспаленное либидо, плавно переходящее в интеллект. Но таки зацепила.

Был период, как раз недели за три до отъезда Коробкова в Мексику, когда он вообще исчез из моей жизни. Я звонила Эдику домой, насиловала редакционный телефон — все бессмысленно.