— Дверь затворили?

— Нет, просто прикрыли.

— Скажи — ка, Ваня, а сам — то Пётр Кондратьевич испачкался в крови?

— Я ж говорю, он разделся в кухне до исподнего, так что ни на рубахе, ни на поддёвке крови не было.

Шумилов некоторое время обдумывал услышанное, потом задал новый вопрос:

— Ты, Иван, сказал, будто Анисимов решил позднее прийти, чтобы в спокойной обстановке взяться за разборку мебели…

— Ну да, ночью. Он мне сказал к одиннадцати явиться.

— И что было дальше?

— Я явился. Анисимов мне рассказал о том, что полковник увидел незапертую дверь в квартиру Барклай, вошёл туда, ну и конечно же, увидел труп. Вызвали полицию, труп забрали, да только тела самой Барклайки так и не нашли. Обыска не делали, оставили квартиру опечатанной. Ну и Пётр Кондратьич был этим очень доволен, поскольку все ценности, стало быть, всё ещё на своих местах остаются. Печати полицейские его не смущали, он сказал, что их клеили клеем, взятым в его конторе, а у него клей очень жидкий; так, одно название. Аккуратно отклеить бумажку, а потом обратно приляпать ничего не стоит. Никто и не заметит.

— То есть Анисимов решил снять бумажный полицейский «маячок»? — уточнил Шумилов.

— Ну да! Делов — то. Пошли мы с ним на чёрную лестницу, он аккуратно ногтём подцепил бумажку, потянул, она и отстала. Совсем неповреждённая! Он своим ключом открывает чёрную дверь — опаньки! — а там новый замок навешан. Полицейские, стало быть, побеспокоились. Тут — то мы и заскучали. Обидно, знаете как…

— И чем сердце успокоилось?

— Да ничем. Дверь закрыли, бумажку с полицейской печатью назад поклеили. На том и разбежались. Условились, что как только всё успокоится, Пётр Кондратьич обменяет облигации на деньги и пригласит меня к разделу.

— А ты не боялся что он тебя просто — напросто «порешит»? Зачем ему с кем — то делиться? Шваркнет ножиком по горлу и всё шито — крыто…

Мысль эта, видимо, не приходила в голову Трембачову. Он глупо захлопал глазами, будучи, видимо, не в силах отыскать ни одного аргумента против высказанного Шумиловым предположения.

— Ладно, не ломай голову, — махнул рукой Алексей Иванович, убедившись, что Иван неспособен разумно возразить. — Лучше скажи, почему ты на меня напал? — полюбопытствовал Шумилов. Впрочем, ответ как раз на этот вопрос он знал.

— Вы очень напугали Петра Кондратьича. Он примчался ко мне вчерась с бешенными глазами. Схватил меня за грудки, трясёт, спрашивает, брал ли я статуэтку из чёрного камня? А я понять ничего не могу, ведь он ничего об этой статуэтке не знал… Растерялся я, в общем… Ну и признался. Он мне — хрясь! — кулачиной в сопатку, говорит, отыскался какой — то спирит, которому духи рассказали о статуэтке. Сначала он вам не поверил, но после того, как я признался, поверил безоговорочно. В общем, он, узнав, что вы хотите общаться с духом убитой Барклай, испугался, что она назовёт вам его имя. Поэтому решил грохнуть вас. Упредить, так сказать, неприятности.

— Как он узнал мой адрес?

— Пётр сначала сам прошёл за вами, а потом, увидев как вы зашли в «Вену» покушать, бегом помчался за мальчиком — посыльным. В «яковлевке», рядом с конторой домоправителя, живёт мальчик, которому Пётр порой поручает что — либо отнести или что — то отдать. В общем, малец на побегушках. Вот ему — то Пётр Кондратьич и сообщил ваше описание, и сказал проследить за вами после того, как вы из «Вены» выйдите.