Вообще, посещение похорон жертвы убийства традиционно признавалось весьма важным элементом сыскной работы. Хотя траурная церемония была чрезвычайно тягостная для всех её участников — и полицейских в том числе — она как правило давала обильную пищу для размышлений, поскольку сводила воедино людей весьма близких жертве преступления. Сыщик мог сразу увидеть и познакомиться с большим количеством лиц, представляющих для него интерес, а кроме того, понаблюдать за их взаимоотношениями. Кроме того, полицейская практика свидетельствовала, что весьма часто убийца приходил на похороны своей жертвы, либо являлся сразу после похорон. Это наблюдение особенно часто срабатывало в тех случаях, когда убийцу и жертву связывало знакомство, пусть даже и неблизкое.

Весьма тонким моментом было само погребение, поскольку убийца мог присоединиться к процессии уже после выноса гроба из храма. Гаевский самым внимательным образом осматривал посторонних людей, сновавших по кладбищу, пытаясь определить, не проявит ли кто — либо из них интерес к похоронам Александры Васильевны. Но ничего подозрительного он не заметил. Полицейские в форме, соответствующим образом проинструктированные Владиславом, двигались справа и слева от процессии на всём пути её движения от церкви к могиле, но и они не сообщили о попытках посторонних лиц пристроиться к вытянувшейся колонне.

Пожалуй, кульминационным моментом всей траурной церемонии явилось прощание с убитой. Гаевский наблюдал эту сцену не отрывая глаз. Практически у всех европейских народов — от англосаксов до вотяков — в той или иной степени сохранялись предания о разного рода мистических знаках, посредством которых жертва может указать на убийцу в момент прощания. Считалось, например, что у преступника в момент прикосновения к трупу убитого им человека открывается носовое кровотечение. В средневековой юридической практике многих стран Европы даже было такое понятие, как «представление подозреваемого трупу» и результаты такого «представления» принимались судами как достоверные улики. Гаевский не верил в такого рода предания, почитая их мрачными мифами; весь его опыт свидетельствовал о том, что труп никак не может «указать» на убийцу. Однако силу суеверий не следовало преуменьшать: убийца вполне мог знать о подобных народных преданиях и данное обстоятельство, безусловно, могло усилить его вполне объяснимый трепет. Поэтому в момент прощания он мог себя как — то выдать: упасть, скажем, в обморок, либо вообще отказаться подойди к гробу.

Однако ничего такого не случилось. Все присутствовавшие вели себя подобающим образом, и похороны Александры Васильевны Мелешевич прошли безо всяких эксцессов.

На некотором удалении от могилы была оставлена до вечера пара полицейских, которой было вменено в обязанность наблюдать за захоронением издалека. Стражи порядка должны были установить личность любого лица, которое проявит интерес к могиле Мелешевич, например, задержится перед нею или положит цветы. Но шестое чувство почему — то подсказывало Гаевскому бесполезность этой затеи. По большому счёту ничто не мешало убийце явиться на могилу своей жертвы в любой другой день.

В воротах Смоленского кладбища Владислав остановил племянника убитой для разговора.

— Меня зовут Владислав Гаевский, — представился сыщик. — Я агент Сыскной полиции. Знаете, зачем вы нам понадобились?

— Н — нет, — в замешательстве ответил Федор. — Даже не догадываюсь.

— Расскажите мне, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах вы виделись с Александрой Васильевной Мелешевич в последний раз, — попросил Гаевский.