— То есть, ценные вещи потом к нему возвращаются?

— Конечно. Биржевой ажиотаж проходит, люди выходят из акций, из полученной прибыли расплачиваются с Аркадием и получают ценные вещи назад. Всё это прекрасно отработано и сбоев не даёт, — заверила домовладелица.

Иванов с Гаевским переглянулись и последний, приняв самый невинный вид, спросил извиняющимся полушепотом:

— Анна Марковна, уж извините за нескромность, а где у вас тут… клозет?

Домохозяйка отнеслась к возникшей проблеме с пониманием и любезно ответила:

— Из передней налево по коридору, вторая дверь.

Гаевский вышел почти беззвучно, стыдливо прикрыв за собой дверь. На его лице было конфузливое выражение, как у нашкордившего котенка. Словно бы он досадовал на себя, хотя на самом деле никакой досады не испытывал и в помине. Надо было совсем не знать сыскного агента, чтобы поверить в то, что такой человек может всерьёз переживать из — за такой мелочи.

А Иванов, между тем, переключил всё внимание Анны Марковны на себя. Сделав паузу, призванную подчеркнуть важность нового вопроса, он спросил:

— А скажите, пожалуйста, где находился Аркадий Венедиктович утром двадцать третьего апреля?

— Его не было в городе.

— А двадцать четвёртого?

— Господин Штромм уехал из Петербурга двадцатого апреля, а вернулся сюда, в свою квартиру, вечером двадцать четвёртого. Примерно в половине восьмого вечера. Его брат приехал чуть раньше, часам, эдак, к шести.

— Брат..? — переспросил Агафон.

— Да, родной брат Александр. Младше Аркадия на полтора года. Во время своих приездов в Петербруг останавливается здесь, мы ему стелим на диване в кабинете. Он переночевал здесь в ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое апреля и уехал из города.

— Благодарю за исчерпывающий ответ. А подскажите мне, пожалуйста, как часто Александр Штромм приезжает в Санкт — Петербург?

— Довольно часто. Регулярно. Может, раз в три месяца, может, даже чаще.

Агафон Иванов с важным видом поднялся и кивком поблагодарил домохозяйку:

— Я очень признателен вам вам за содействие в наших розысках…

— Да вы можете, наконец, объяснить что случилось? Что вы ищете, господа? — поинтересовалась Самохина.

— Единственное, что я могу вам сейчас сказать, так это только то, что Аркадий Венедиктович Штромм проходит по делу об убийстве госпожи Мелешевич, она же Барклай, как важный свидетель. Пока что как свидетель, — многозначительно подчеркнул Агафон, хотя, пожалуй, это был явный перебор.

Произнеся эту зловещую фразу, Иванов заметил, как обмерла Анна Марковна.

Гаевский уже дожидался напарника в прихожей. Распрощавшись с хозяйкой, сыщики вышли из квартиры и направились вниз по лестнице.

— Ну — с, как получилось? — полюбопытствовал Иванов.

— По — моему, отлично, — ухмыльнулся Гаевский. — Сейчас отпустим квартального, сам посмотришь.

— Ты не наследил туфлями?

— Обижаешь, Агафон, я ведь сыскной агент. Я снял туфли и шмыгнул в комнатку Штромма как мышка. На кухне гремела посуда, так что никто ничего не заметил. И никаких следов ног.

На углу дома они простились с урядником, который маялся от безделья, будучи простым сопровождающим сыскных агентов и не принимая ни малейшего самостоятельного участия в чужом расследовании. Отойдя подалее от дома Самохиной, Владислав запустил под сюртук руку и извлёк на свет небольшой фотопортрет в рамке.

— Ты сейчас крякнешь, — сказал он не без толики самодовольства и протянул вещицу Иванову.

— Мать их ети… — Агафон, взглянув на фотопортрет, даже остановился посреди тротуара.