Леди Ромейн знала, что ее внешность привлекала лорда Мельбурна, и поэтому была уверена, что со временем он влюбится в нее, неистово и до беспамятства, как и все остальные мужчины, которые бросались к ее ногам, умоляя о благосклонности.

Уклончивое поведение лорда Мельбурна все больше и больше привлекало ее, и леди Ромейн укреплялась в мысли, что его светлость также рано или поздно уступит призывам своего сердца и попросит ее стать его женой.

Леди Ромейн отчасти могла понять его нежелание быть связанным с одной женщиной. Его похождения, его любовные связи были широко известны, и леди Ромейн не питала иллюзий относительно тех трудов, которые придется затратить, обеспечивая его верность.

В то же время она говорила себе, пожимая прекрасными белыми плечами, что все это не имеет большого значения. Женившись, лорд Мельбурн постоянно был бы занят, отгоняя от леди Ромейн назойливых ухажеров; и даже если время от времени он и взглянул бы на другую женщину, она все равно осталась бы хозяйкой Мельбурна и женой человека, носящего это имя.

Леди Ромейн слишком долго прожила в светском обществе, чтобы верить, что любовь — это нечто большее, чем просто смятение чувств; она знала, что самое важное в браке — получить определенную стабильность в смысле состояния и общественного положения.

Кавалер Мельбурн был способен дать ей все то, к чему она стремилась к жизни. Деньги у нее имелись свои, но хотя в настоящее время леди Ромейн была предметом неистового поклонения всех молодых щеголей Сент-Джеймского клуба, она прекрасно сознавала, что их пыл угаснет вместе с ее внешностью. Леди Ромейн хотела, чтобы ее муж обладал и благородством, и прочным положением в высшем свете.

По правде говоря, ее встревожило известие о помолвке лорда Мельбурна с никому не известной девчонкой, о которой сообщил Николас Вернон. Но, впервые увидев Кларинду, она тотчас же почувствовала уверенность, что эта таинственная и необъяснимая история имеет какую-то скрытую причину.

В дальнейшем о браке ничего слышно не было, а лорд Мельбурн стал опекуном Кларинды, и леди Ромейн сказала себе, что вся эта затея как-то связана с тем, что Пайори прилегало к имению Мельбурна, и весь интерес Кавалера к этой деревенской девице можно выразить одним словом — «обязанность».

Несомненно, леди Ромейн была очень задета, когда буквально за один день Кларинда стала иметь такой большой успех и о ней заговорили как о «самой прекрасной дебютантке сезона». Но осведомители, которых леди Ромейн имела множество, сообщали ей, как мало внимания уделяет лорд Мельбурн своей подопечной: никогда не танцует с ней на балах; никогда не вывозит кататься в фаэтоне; никогда не ведет с ней беседы наедине, что сразу же насторожило бы леди Ромейн.

Пошли разговоры о том, что его светлость заинтересовался новой «тряпкой муслина» в кардебалете; дважды на одной неделе обедал в доме одной из своих бывших возлюбленных. Последнее обстоятельство тут же вызвало пересуды о том, что лорд Мельбурн решил оживить отношения, которые все уже полагали законченными.

— Нет, — сказала себе леди Ромейн, — Кавалера не интересует эта нудная девица.

Но она понимала, что то обстоятельство, что Кларинда оставалась в его доме, а это требовало также присутствия его бабушки, означало, что лорд Мельбурн гораздо меньше времени, чем раньше, проводил в ее обществе.

Поэтому совершенно очевидно было следующее: Кларинду необходимо выдать замуж и таким образом устранить с дороги. И тогда, думала леди Ромейн, можно вернуться к атакам на чувства Кавалера, в победном исходе которых ее светлость не сомневалась.

Проводя Кларинду в комнату гувернантки в личное крыло Гентрингтон Хауза, леди Ромейн сказала себе, что сделала девушке доброе дело. Возможно, некоторым женщинам сэр Джеральд Киган казался отталкивающим, но он, несомненно, был чрезвычайно богат, и если он собирался сделать предложение, что казалось весьма вероятным, Кларинда была бы весьма благоразумной, приняв его.