|
Девицы Милли, Джейн, Пэнси, Элеонора, Энни, Тэсса и Дидрэ представляли собой весь спектр женских форм и типоз. Милли, полногрудая и крепкая, принесла корсет и сорочку со шнуровкой, такую, как носят портовые проститутки. Джейн, элегантная блондинка, похожая на леди, доставила мантилью с соблазнительным вырезом из муара средиземноморской голубизны. Пэнси, подвижная болтливая брюнетка, развернула кружевной халатик, такого же пурпурного цвета, как корсет и чулки, что были на ней. Элеонора, таинственная незнакомка с золотистыми глазами, говорила с французским акцентом и настаивала, чтобы Беатрис надела ее блестящее, переливающееся всеми цветами радуги шифоновое платье, сшитое в старинном стиле... и полностью оголяющее грудь. Энни была грубоватой и шумной подружкой ковбоя, и ее кожаное бюстье и сапоги очаровали Беатрис, хотя и не до такой степени, чтобы она согласилась надеть прилагающиеся к ним штаны из оленьей шкуры, но без задней части. Тэсса продолжила экзотический ряд – прибывшая из Вест-Индии смуглянка с темными глазами говорила с таким чувственным креольским акцентом, что невозможно было ни возражать ей, ни отвергнуть предложенный халат леопардовой расцветки. А Дидрэ, высокая красавица брюнетка с суровым лицом и опасным блеском в глазах, продемонстрировала черный кожаный жилет, еще какую-то сбрую и блестящие сапоги до середины бедер.
– Опыт подсказывает мне, – провозгласила она резким, властным голосом, – что с конгрессменами не надо церемониться: они должны знать, кто здесь хозяин. Это заявление словно прорвало плотину, и посыпались советы, как обращаться с мужчинами, имеющими власть и влияние. История следовала за историей: о бригадном генерале, который требовал, чтобы его партнерша надевала седло, о члене городского управления, который, чтобы начать действовать, должен был надеть корсет, чулки и нарумяниться, о протестантском проповеднике, который предпочитал монашек в платках, и о католическом епископе, которому необходимо было насиловать девушек-пуританок. Некоторые мужчины желали командовать, другие с удовольствием передавали инициативу в опытные женские руки. Одних надо было ублажать, других унижать. Одним хотелось испачкаться, другим очиститься. Беатрис, сидя на кушетке и завернувшись в махровую простыню, смотрела на девиц во все глаза. Вот они, «падшие женщины», которых то жалели, то проклинали, то оплакивали, то высмеивали моралисты и умники современности... да те же дамы из ее феминистской организации. Эти женщины были продуктом существующего строя – иногда им приписывалась роль жертв всеобщей аморальности, а иногда они являлись ее причиной. Они продолжали болтать о своей профессии и об особенностях своих посетителей, а Беатрис становилось ясно, что они не считают себя «угнетенным классом», так же как не относят себя к порочным или развратным. Они удивительно спокойно относились к своему виду деятельности и имели собственное мнение по вопросам гигиены, здоровья и цены различных услуг, которые они оказывали. Но главное – они знали мужчин... изучали их, даже когда дарили наслаждение. Беатрис поразила мысль, что у нее было с этими девицами нечто общее: ведь и они, и она знали о мужчинах то, чего не знало большинство женщин. Она видела их в окружении себе подобных – соперников, закадычных друзей, противников, приятелей или союзников. А эти женщины наблюдали их в страсти, в разгуле чувств и эмоций. На мгновение она задумалась: а сколько еще сторон имеет мужская натура? Что еще можно о них узнать? Наконец она отбросила эти несвойственные ей мысли, а Мэри Кейт наклонилась поближе и, хмыкнув, пояснила: – Мужчины слабоваты. Надо просто понять, чего же им на самом деле хочется. Я полжизни только и делаю, что выслушиваю... как их женушки тянут из них все соки, а дети их ненавидят, а конкуренты норовят отхватить кусок побольше... и нет рядом ни одной души, с кем можно было бы обо всем этом поговорить. – Мужчины, – мудро заключила Энни, – это такие же люди. |
