Ежик хрюкнул и, постукивая коготками по полу, шустро подбежал к хозяину и уткнулся в его валенки. Я протянул к нему руку, но ежик тут же юркнул под буфет.

– Вы на него не обижайтесь,– насупил брови Николай Николаевич.– Не привык он к чужим, а так ручной совсем, третий год у меня живет.

Мне вдруг стало до боли жалко этого одинокого старика. Вот ведь работали вместе много лет, а что я о нем знаю? Ровным счетом ничего. Педант, хороший специалист, холостяк, человек замкнутый. Как мы иногда преступно мало обращаем друг на друга внимания. Как, наверное, ему одиноко среди всех этих книг и стерильной, больничной чистоты. А ведь мог же я зайти к нему не по делу, а просто так, как старый сослуживец, знающий его много лет. В конце концов мог пригласить его к себе домой. Побыл бы старик в семейной обстановке, отогрелся немного. Я даже не знаю, был ли он женат, имел ли детей. Тон, которым он разговаривал со зверюшкой, особенно остро дал мне почувствовать всю глубину одиночества этого умного и милого человека.

– Сергей Васильевич, простите за любопытство, что вас все же привело ко мне?

– Хотелось с вами посоветоваться.

– По делу Карпова?

– Да. Вы написали, что травма черепа могла быть нанесена и до наезда. Как это понимать?

– Как понимать? А очень просто.– Першин вскочил из-за стола и с неожиданной резвостью кинулся к себе в кабинет.– Идите сюда,– уже из другой комнаты раздался его голос.

Я прошел в кабинет. Першин сидел за столом и уверенными, крупными штрихами что-то рисовал на большом листе бумаги.

– Это хорошо, что вы пришли,– бормотал он, не переставая рисовать.– Очень хорошо, я сам к вам собирался.– Першин рывком пододвинул ко мне рисунок. На листе были изображены контуры человеческого черепа.

Я недоумевающе посмотрел на Першина.

– Ну что же тут непонятного? – хорошо знакомым мне недовольным тоном сказал эксперт.– Я пока не буду касаться многочисленных и тяжелых повреждений, нанесенных Карпову машиной…– Першин произнес несколько слов по-латыни.– Дело сейчас не в них. Нас интересует травма черепа. Повреждения у Карпова были вот здесь.– Перщин уверенно нарисовал стрелку, указывающую место перелома.– Что из этого следует?

– Что? – спросил я, внимательно разглядывая рисунок.

– А то, что повреждение никак не могло быть нанесено машиной. Предположим все-таки, что его стукнула машина радиатором, бортом, чем угодно. В таком случае должна пострадать затылочная кость, но она цела. Удар был нанесен сверху. Для того, чтобы получить такую травму, Карпов, простите, должен был стоять на четвереньках, лицом к движению. Абсурд!

– Так, значит…– Передо мной мелькнуло растерянное лицо Горбушина.

– Значит,– подхватил Першин,– наезд был совершен на труп. Карпов был мертв, когда по нему прошла машина.

– Выходит, Карпов был убит, а уже потом положен под колеса.

– Выходит, что так.

– Но кто это мог сделать? – невольно вырвалось у меня.

Першин развел руками:

– Как говорили древние: «Кому это выгодно?» Вот и ищите того, кому это выгодно.

Не успел я войти в райотдел, как ко мне подскочил лейтенант Скирда. На его юношеском светлобровом лице отражалась сложная гамма переживаний; чувствовалось, что лейтенанта буквально распирает какая-то новость. Схватив меня под руку, он торопливо, как бы желая убедиться, не слушают ли нас, и, сделав круглые глаза, таинственно сказал:

– Пришла.

– Макарова? – спросил я.

– В том-то и дело, что нет. Совсем незнакомая девушка.