Бредем дальше. Вокруг все та же равнина, редкий саксаул, барханы. И вдруг впереди — легкое облачко от галопирующих животных. Склонив книзу горбоносые головы, деловито, размеренными скачками мимо промчались сайгаки, пересекли наш путь и скрылись. Забираемся на вершины барханов, осматриваем в бинокль местность. Вокруг все те же однообразные пески да понижения между ними.

Иногда на пути встречаются глубокие чашеобразные выдувы песка, подобные кратеру вулкана. На их склонах обнажаются погребенные такыры: под толстым слоем белой глины такыра виден песок и ниже его — опять слой глины. На дне одного большого котлована я замечаю округлый черный камень. Он поблескивает светлыми включениями, тяжел, необычен. Откуда здесь, на громадном пространстве пустыни, где только один песок да светлая глина, такой камень? Не метеорит ли это? Возьмем с собою!

На такырах, когда они были еще влажными, оставили следы джейраны, сайгаки и одичавшие лошади. Кое-где видны отпечатки волчьих и лисьих лап. Теперь, когда такыры высохли и отвердели, следы сохранятся до самых осенних дождей, если только они будут.

Пора возвращаться обратно. Примерно я знаю направление, но достаточно нам, даже пользуясь компасом, хотя бы немного отклониться в сторону, чтобы миновать бивак, не заметив его. Придется воспользоваться помощью собаки.

— Кирюша! — говорю я своему четвероногому другу. — Пойдем домой, на место!

Фокстерьер знает эту команду, не напрасно я потратил время на его обучение. Он глядит на меня внимательно и долго, слегка склонив набок голову, потом оглядывается во все стороны, как бы что-то припоминая, и наконец идет вперед. Поведение его настолько выразительно, что мы не удержались от смеха.

Теперь, изредка повторяя команду, я всем своим видом показываю, что иду только за собакой. Но наш пес берет путь заметно правее, чем я полагал. Ну что же. Доверимся ему. У него внутренний компас работает во много раз лучше, чем у нас. Идем долго, и я начинаю сомневаться, не заблудились ли мы. Но наконец с бархана видим бугор, возле него расположена наша палатка и машина. Молодец Кирюшка! Вывел нас к «дому».

Николай ушел немного вперед. Издали я вижу, как он подходит к машине и вдруг мчится от нее в сторону, размахивая руками, описывает полукруг и скрывается за холмом. Я спешу к биваку, встревоженный: наверное, что-то там произошло!

Ольга рассказывает:

— К машине подошла лисица. Худенькая, не вылиняла как следует, на боках старая шерсть клочьями, торчат сосцы. Видимо, кормит лисят. Встала в пяти шагах и смотрит на меня. Я с нею разговаривать стала. Она глаза с меня не сводит, будто слушает, пытаясь меня понять. Хотела я ближе подойти с кусочком хлеба. Не подпустила. Я к ней, она от меня. Тут и Николай подошел, бросился за нею…

— Зачем ты, — говорю я Николаю, — погнался за лисицей! Быть может, она страдает от жажды. Воды-то здесь поблизости нигде нет. Да и вообще, лучше бы попытаться сфотографировать ее.

— Не сообразил, — оправдывается он, — уж очень оригинально было погоняться за лисицей с метеоритом…

По всей вероятности, доверчивость лисицы объяснялась безлюдной местностью. С человеком она просто была незнакома. Да и возможно, очень уж ее мучила жажда.

В пустынях Казахстана много лисиц, и, путешествуя, нередко видишь грациозную фигурку с большим хвостом. Национальный зимний головной убор казахов всегда делается на лисьем меху. Многие географические названия связаны с этим животным. Запечатлелась в памяти одна короткая встреча с лисицей.

День кончился, и тугаи погрузились в полумрак. Я медленно брел по тропинке, возвращаясь на кордон. Кругом царила тишина. Лишь изредка доносились голоса лесных обитателей. И вдруг совсем рядом раздался пронзительный крик фазана, громкое хлопанье его крыльев.