Небо с каждой минутой темнеет, из-за горизонта ползет свинцовая туча, воздух совсем затих, замерли, не шелохнутся растения, и кажется, все сгинуло, спряталось, кроме этих неугомонных созданий.

Песчанок появляется все больше и больше на поверхности земли. Наверное, все, кто был в норах, выбрались наружу. Некоторые еще совсем малы — немногим больше домовой мыши. Другие — под стать взрослым, хотя заметно отличаются от них серой и гладкой шерсткой.

Счастливое и безмятежное детство! Малыши гоняются друг за другом, шалят. Самые смелые подобрались совсем близко к моим ногам. Я для них — неживой, серый и немного страшный то ли камень, то ли пень большого саксаула, неожиданно появившийся у края их поселения. Как и все другие животные, песчанки больше воспринимают движение, чем форму. Но, видимо, уж очень хорошо знакомо все окружающее, и старики долго и с подозрением рассматривают меня, выдерживая почтительное расстояние. Нет, им не нравится этот странный предмет, они склонны держаться от него подальше. Тревожный крик иногда останавливает резвящееся общество, все встают столбиками и, будто по команде дирижера, дружно запевают хором. Но незнакомый предмет не шевелится, молчит, не нападает. Песня смолкает, и снова все начинают суматошно двигаться, затевают перебежки, беготню, погоню.

Я же, затаив дыхание, боюсь шевельнуться и рад тому, что наблюдаю картину безмятежной жизни пустынного народца, оказался случайным ее свидетелем.

Среди зверьков замечаю двух молодых песчанок — они неразлучны. Они крутятся друг возле друга и вот уже который раз затевают одну и ту же забавную игру. Одна становится столбиком, вторая возле нее, потом приподнимаются все выше и выше, подталкивая друг друга передними лапками. Наконец обе песчанки, стоя, быстро-быстро колотят друг друга передними ножками, слегка толкаются головами. Наконец одна не выдерживает, падает. Затем следует несколько кругов погони и — снова два столбика, будто боксеры, размахивают кулачками и толкаются.

Состязание кажется настолько необычным, что я сперва не верю своим глазам и только потом, опомнившись, начинаю сетовать на то, что со мною нет киноаппарата. Представляю, как заинтересовала бы даже специалистов-зоологов забавнейшая пара грызунчиков-боксеров.

Все остальные продолжают метаться в каком-то неудержимом веселье, и пустыня пестрит множеством шевелящихся зверьков. Необычная колония! Странные ее жители!

Небо же совсем потемнело. От сиреневых гор Чулак через всю большую пустыню, от реки Или до гор Богуты, протягивается резкая серая полоса. Она быстро приближается, растет, превращается в громадную непроницаемую стену мглы, закрывает пустыню, горы, небо. Шевельнулась трава, и будто ожил замерший воздух. Засвистел ветер, качнулись ветки саксаула. Вот он налетел порывом, ударил в лицо мелкими камешками. Через несколько минут шквал пыльной бури окутывает пустыню.

Колонии песчанок сразу опустели. Их обитатели спрятались в подземные галереи и, наверное, сидят там тихо, прислушиваясь к свисту ветра и шуму перекатываемого по земле песка и мелких камешков.

Какая странная погода! С трудом иду против ветра, закрывая рот от пыли платком, и во мгле, закрывшей горизонт, стараюсь определить направление…

Особенно многочисленные колонии песчанок мне встретились в глухой и безлюдной пустыне Сарыесик-Атырау по древним и сухим руслам реки. И здесь, несмотря на волков и лисиц, они благоденствовали. Хор тонких голосков раздавался со всех сторон, нарушая молчание пустыни. Натуралист Лихтенштейн, описавший этого грызуна как новый и до него неизвестный науке вид, придумал ему русское название «заманиха». Откуда он его взял, сейчас догадаться трудно.

Здесь же я увидал у самых входов в норки маленькие кучки песка, диаметром приблизительно сантиметров двенадцать — четырнадцать. Под каждой такой кучечкой оказалось по нескольку катышков свежих экскрементов, закапывание своих испражнений, оказывается, непременная особенность поведения этого грызуна.