Как жаль, что мы не дошли до того, чтобы развешивать в тугаях и вообще в комариных местах специальные убежища-домики для летучих мышей. Как-то, просматривая американский журнал «Национальная география», я нашел там упоминание о Международном обществе защиты летучих мышей, находящемся в штате Техас. Они рекомендуют домик для приюта летучих мышей. Адрес этого Международного общества такой: Bat Conseration International (BCI) Box 162603, Austin, Texas, 787116, U. S. A.

ВЫХОД В СВЕТ

Экономя время, мы мчимся без остановок к Балхашу, даже завтракали на ходу. Пустыня пожелтела, над ней полыхает жаркое солнце, столбик ртути термометра на лобовом стекле автомобиля переваливает за отметку сорок градусов; местами расплавился асфальт, блестит черной жижей, и машину, влетевшую в нее, притормаживает. Угодили же в такую погоду! Водители машин отсиживаются в тени у колодцев и арыков. От перегрева быстрее выходит из строя резина. Мы же, невольники, торопимся.

Медленно и однообразно тянется путь по асфальту. Взлетит кобчик, помчится за жаворонком. Мелькнет у дороги суслик и спрячется в свою нору. По горячему асфальту пробежит ящерица, попадается раздавленная машиной змея. Какой шофер упустит возможность расправиться с несчастным пресмыкающимся, оказавшимся на его пути. И вдруг на обочине сидит совсем белый суслик. Мелькнул и скрылся в своем убежище. Трудно ему, бедняжке, такому заметному среди своих сородичей. Да и врагам виден.

Я рад тому, что мы едем без остановки. В такую жару невыносимо стоять на месте. Через открытое лобовое стекло обдувает ветер. Жара не спадает до самого вечера. Потом солнце зависает прямо на пути над лентой асфальтированного шоссе, и отблеск его от дороги и от капота машины слепит глаза.

Темнеет. Доносится тяжелый запах сероводорода. Наконец из-за пологих каменистых горок показывается сине-зеленая полоска озера Алаколь в окружении широкой каемки белых, покрытых солью берегов. Оно когда-то было продолжением Балхаша, теперь же отделилось, и уровень его сильно упал.

Пора становиться на ночлег. Мы съезжаем с дороги и, проехав около полукилометра, останавливаемся на вершине холма над простором безжизненного умирающего озера. Запах гниющих водорослей портит настроение. Зато как хорошо утром! Ветер изменился, отнес в сторону озерные запахи, воздух чист, свеж, и, хотя на термометре уже под тридцать градусов, жары будто нет.

Я давно заметил, что у сидящего за рулем зрение всегда работает с напряжением, не в пример разомлевшим от однообразного пути пассажирам.

— Посмотрите, — говорю я своим спутникам. — Сбоку дороги будто две птицы большие движутся.

— Нет никаких птиц, мерещится вам, это камни! — отвечают мне.

Машина едет быстро, и через несколько секунд действительно рядом с дорогой я вижу двух больших уток-пеганок. Они идут в некотором отдалении друг от друга, а между ними ровной цепочкой тянутся восемь птенчиков-пухлячков. Взрослые птицы-родители хотя и шагают степенно, но с тревогой поглядывают в нашу сторону, у пухлячков же ножки семенят с необыкновенной быстротой.

Я невольно загляделся на мирное семейство: большая, жаркая и почти мертвая пустыня под синим небом, далеко за холмами — белая полоска Балхаша, и утки-пеганки со своим выводком и с извечными родительскими заботами.

У этих пеганок такое сейчас важное событие! Где-то вдали от озера, в покинутой норе лисицы, утки вывели свое потомство, и вот теперь происходит первый выход в свет молодежи, переселение в родную стихию.

С фоторужьем тихо крадусь вслед за трогательной процессией, а бедные утки от волнения раскрывают красные клювы, одни из них приседают на ходу, подают какой-то сигнал опасности, и восемь пар крошечных глаз на пестрых головках, поблескивая, с тревогой смотрят на меня.