Мальчиком я проводил много часов, играя там и катаясь на лодке по озеру. Мои прародители жили по соседству в бледно-розовом, увитом виноградом доме в окрестностях Эбби.

– Звучит красиво, – заметила Элинор. – Вы часто ездили туда?

– Боюсь, не очень часто. Это место довольно изолированное, и добраться туда нелегко. Вы знаете, меня сослали туда в качестве наказания, когда я был мальчиком.

– Мне кажется, это выглядит не таким уж наказанием.

Фредерик пожал плечами:

– Я ужасно скучал по своим сестрам. Особенно по Марии, а также по Кэтрин – старшей сестре. Последняя была для меня как мать. Однако согласен, моя жизнь в Эбби не являлась таким серьезным наказанием, как рассчитывал отец.

– У вас был также брат? Старший брат?

– Да. Чарлз являлся наследником отца, его радостью и гордостью. Он трагически погиб, когда мне было десять лет. Хотите узнать еще что-нибудь? – спросил Фредерик напряженным голосом.

Элинор пожала плечами, избегая его испытующего взгляда.

– Я только хотела поддержать разговор.

Он коснулся пальцем ее подбородка и приподнял голову, заставив Элинор смотреть ему в глаза. На мгновение она была очарована, не в силах оторваться от его напряженных глаз, в которых отражался лунный свет.

– Не надо считать меня героем-мучеником, Элинор, – сказал он наконец, подчеркивая каждое слово. – Во мне нет ничего романтического.

Она отвернула голову, высвобождая свой подбородок.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

Он оглядел ее пристальным взглядом с ног до головы. Потом шагнул к ней, а она сделала шаг назад.

– Надеюсь, вы не всегда так обеспокоены и напряжены, как сейчас? – спросил он.

– Полагаете, я чем-то обеспокоена?

– Конечно. Кажется, даже воздух вокруг вас заряжен нервной энергией. Я чувствовал это, когда мы были еще совсем юными.

Элинор сглотнула слюну, тщательно подбирая слова, прежде чем ответить.

– Надеюсь, это не столь уж большой порок.

– Беспокойство?

– Ну да. Вы только что сказали, что Кэтрин была для вас как мать. Я тоже по-матерински забочусь о своем брате.

– Почему? Ведь ваша мать жива и здорова.

– Да, но мой брат… – Она замолкла, подумав, стоит ли слишком откровенничать. Затем решила продолжить: – Мой брат в детстве страдал слабостью легких. Он был меньше и слабее меня. – Как это объяснить поделикатнее? – Мою мать это раздражало, и она часто злилась на него, – сказала она, удивляясь, что произнесла эти слова вслух, хотя боялась даже думать об этом. – Я не виню ее, конечно. Она была занята своими собственными делами, понимаете…

– Да, я кое-что слышал о леди Мэндвилл и о ее… делах.

Щеки Элинор вспыхнули от стыда. Неужели эти так общеизвестно? Она не хотела принимать ужасную правду, хотя знала, что ее мать имела много любовников – очень молодых любовников – и почти не скрывала этого. Неужели все в Эссексе знали об этом и посмеивались за ее спиной? Грудь Элинор переполнилась гневом.

– Она не относилась к числу любящих матерей, – с горечью сказала Элинор, – и особенно пренебрегала Генри. Я заботилась о нем, как умела, до сих пор беспокоюсь, по правде говоря. Его здоровье улучшилось с тех пор, как он окончил школу, однако я и теперь тревожусь о нем. – К ее горлу подкатил болезненный ком. – Я понимаю, что, должно быть, это глупо, ведь он уже взрослый человек и живет своей жизнью.

Фредерик коснулся руки Элинор, и она не убрала ее, почувствовав его теплое пожатие.