Он не позволял себе горевать. Он не признавал даже перед самим собой, хотя теперь-то это понял, что сына и жены действительно больше нет в живых.

И только когда эта женщина спросила о Дру, он вынужден был признать, что Дру мертв, что сына зверски убили. Красивые темные глазки ребенка навсегда останутся закрытыми, ротик никогда не улыбнется.

Уэйд жив, а Дру мертв. История еще раз повторилась, и ему этого было не понять. Почему он все еще продолжает жить, когда все вокруг него умирают?

Он по-настоящему негодовал на эту женщину. Негодовал за то, что она спасла его, за то, что была добра, за то, что напомнила ему обо всех его потерях.

У него ничего не осталось: ни семьи, ми покоя, ни самоуважения, ни любви. Он собственной рукой сжег хижину, ту самую, что построил для Чивиты в долине у реки, где он учил Дру ловить рыбу, реки, привлекшей алчных старателей на поиски золота, несмотря на то, что это была территория ютов.

Юты взяли бы его к себе, но он никогда не умел принимать благодеяний, особенно от людей, которые так пострадали от руки белого человека.

У него было прошлое, которого он стыдился, невыносимо уродливое настоящее и никакого будущего.

Почему он не умер? Потому что так сильно этого желал?

Уэйд услышал поскуливание и повернулся, почувствовав боль. Возле кровати сидел пес, склонив голову набок.

Джейк. Он вспомнил, как его зовут. Джефф и Джейк. Интересно, сколько лет мальчонке? Его собственному сыну было шесть. Он сжал кулак, вспомнив последний раз, когда видел сына живым…

— Я хочу поехать с тобой, — грустно сказал Дру.

Но Уэйд собирался подняться высоко в горы, преследуя стадо антилоп. Маршрут был слишком трудным для Дру, который ездил уже на собственной лошадке — старой толстой кобыле, которая уже не могла понести.

— Позаботься о маме вместо меня, — сказал он тогда.

Мальчик так и сделал. Уэйд нашел его рядом с телом матери с пробитой головой, вероятно, прикладом винтовки, с перерезанным горлом. Наверное, он отчаянно пытался защитить ее, размахивая ручками и ножками. Эта картина так и стояла у Фостера перед глазами…

Пес осторожно приблизился на несколько шажков, ожидая ласкового слова.

— Иди сюда, Джейк, — позвал Уэйд, внезапно почувствовав необходимость в теплоте. Пес робко замахал хвостом и, подойдя к Уэйду, положил голову ему на руку. Уэйд опустил руку на голову пса и принялся почесывать ему между ушами, как когда-то почесывал Пейвла. Пес зарычал от удовольствия. — Все наоборот, дружище? — прошептал Уэйд. — Ты не знаешь, когда нужно рычать и когда не нужно находить кого-то.

Пес радостно застучал хвостом по полу.

— Джейк! — За дверью раздался мальчишеский голос, и Уэйд откинулся на подушку, использовав последние угасающие силы, чтобы натянуть на себя простыню.

Джейк занял свой пост рядом с кроватью, когда в дверях появился рослый худой мальчик. Он остановился и обеспокоенно взглянул на больного. Затем улыбнулся, довольный, что тот не спит.

Уэйд взглянул в карие глаза мальчика, затем заметил рыжеватый вихор. Веснушчатое личико ребенка расплылось в заразительной улыбке. Через пять-шесть лет Дру был бы также высок и боек.

— Это Джейк нашел вас, — сказал мальчик.

Уэйду захотелось отослать его прочь. Ему были невыносимы напоминания о том, что могло случиться, но не случилось, и о пустоте, лежавшей впереди.

А еще он вспомнил объяснение Мэри Джо Вильямс, почему она не оставила его умирать. Какой жизненный урок получил бы мой мальчик…

Уэйд попытался сесть, но упал на подушку, и мальчик тут же перестал улыбаться.

— Простите. Мне не следовало вас беспокоить. Я заберу Джейка…

Уэйд сжал кулак под простыней.