— Мне везло на учителей, — многозначительно ответила Генриетта.

Однако приподнятое настроение Гэрри длилось недолго. Гостья ушла, и в доме снова воцарилась жаркая, душная тишина. Она услышала, как вошел Дэниел, и сердце ее болезненно сжалось.

— У тебя была гостья?

— Маркиза Антона, — уныло подтвердила Генриетта. — Я приглашена завтра во дворец.

Дэниел стоял, глядя на нее, а сердце Генриетты рвалось к нему, умоляло улыбнуться, проявить хотя бы немного любви. Где прежний веселый блеск в черных глазах? Выражение его лица не изменилось, когда он подошел к столику, взял графин с хересом и до краев наполнил бокал золотистым вином.

— Я узнал, что Трогтоны покидают Мадрид. Они отправятся по суше до Сан-Себастьяна, а затем сядут на корабль до Франции.

— А когда? — спросила Генриетта.

Он пожал плечами:

— Я слышал, что в конце недели. Это немного неожиданно, но они получили сообщение об уходе корабля из Сан-Себастьяна и решили воспользоваться этим, так как неизвестно, когда будет следующий. Тебе следовало бы навестить госпожу Трогтон и попрощаться с ней.

— Сейчас слишком жарко, чтобы ездить с визитами, — равнодушно сказала она.

— Тем не менее ты не можешь все время сидеть дома, — возразил Дэниел. Странно, Генриетта не предполагала, что ему известно о ее затворничестве. — Кроме того, — продолжал он сухо, — нельзя проявлять неучтивость. Госпожа Трогтон поддерживала тебя, когда мы только приехали. Ты должна повидать ее на прощание.

— Да, — согласилась Генриетта все тем же бесстрастным тоном. — Я навещу ее через день или два. — Она подумала, что сейчас задохнется в этой тяжелой атмосфере, с этим совершенно чужим человеком, поспешно встала и направилась к двери, зажав рот рукой, чтобы не заплакать.

Дэниел вздохнул, когда дверь за ней закрылась, и устало потер вески. Сколько это может продолжаться? Он не мог бесконечно длить наказание, но не мог и простить ее. Его гнев и боль ничуть не ослабли. Возможно, когда они покинут этот город, который теперь стал похож на тюрьму, он почувствует себя по-другому. Тщетность его усилий и униженное положение при испанском дворе раздражали Дэниела и только усиливали разочарование в женщине, которую он считал честной и искренней, несмотря на опрометчивость ее порывов.

Однако два дня спустя королевский канцлер уведомил его, что его величество готов принять неофициального посла короля Карла II на следующий день. Размышляя, что же могло повлиять на столь неожиданное решение, Дэниел вернулся домой в более веселом расположении духа. Сеньора встретила его известием, что сегодня донья Драммонд не покидала постели. Нахмурившись, он поспешил наверх. В спальне шторы на окнах были плотно задернуты, и только узкие полоски света пробивались сквозь щель между ними. Генриетта лежала за спущенным пологом под одеялом в душной темноте.

— Что у тебя болит, Генриетта? — Дэниел откинул полог и взглянул на маленькую свернувшуюся под одеялом фигурку. — Здесь жарко и душно, как в аду!

— У меня болит голова, — пробормотала она. — Отсвета мне хуже.

Дэниел еще больше нахмурился.

— Могу я помочь тебе?

В ответ она только засопела, и Дэниел положил руку ей на лоб. Он был горячим и влажным, и неудивительно при такой жаре в комнате.

— Мне кажется, лихорадки у тебя нет.

— Это всего лишь женские дела, — пролепетала она слабым голосом, еще плотнее заворачиваясь в одеяло.

— Тогда это скоро пройдет, — сухо сказал он и выпрямился. Месячные редко вызывали у нее серьезное недомогание. — Я оставлю тебя, отдыхай.

Когда полог опустился и она снова осталась в темноте, из-под ее закрытых век потекли слезы. Дверь спальни тихо закрылась.