- Ох, ты, господи... Участковый-то што сказал?

- Сказал ни чо не лапать, да в район поихал, за подмогою.

- А батюшка што?

- Дак што... эвон лежить под простынью.

Лешка отшатнулся от стенки сарайчика, а находился он, несомненно, в нем, и только сейчас заметил, что руки его и одежда, испачканы запекшейся, черной кровью.

Он оглянулся в отчаянии и увидел топор, с налипшими к лезвию волосами и чем-то еще буро-белым.

"Боже мой!" - мелькнула отчаянная мысль - "Боже мой, что я наделал-то опять!" Он закрыл лицо ладонями и чья-то рука легла ему на плечо.

Вздрогнув, Лешка открыл глаза и увидел... отца Геронтия!

- Что стонешь? Приснилось что плохое?

И только после этих слов Лешка понял, что он лежит там же где и лежал, на узенькой кровати, под пестрым лоскутным одеялом, и все это был лишь дурацкий сон.

- Весь в поту... Что нога болит?

- Нет, батюшка. Бог с ней, с ногой. Приснилось дурное. - Лешка помолчал, а потом добавил - Будто убил я вас и дом спалил.

- Сон ерунда. Не верь снам. - Ласково ответил ему священник. - Однако вставать пора. Тебя Господь ждет.

17. 12 мая 1994 года. Четверг. Россия. Город Киров.

Ранняя электричка лениво шлепала мимо дачных участков.

Лешка сидел у окна, прислонившись разгоряченным лбом к холодному стеклу.

Впереди его ждал самый тяжелый день из всех бестолковых и умных, удачных и неудачных, запойных и трезвенных дней его короткой несуразной жизни.

Впереди была его Голгофа.

Вестник смерти, он нес страшное известие о гибели друзей. Он не представлял - что он сможет сказать сыну Оли, или Мишкиным бабушке с дедушкой, или родителям Ани.

Но он знал, что это необходимо ему сделать.

Но страха перед неизбежным наказанием не было, была светлая печаль и решимость. Он понимал, что без покаяния перед родными тех, кого он убил - намеренно ли, случайно ли, - прощения своей глупой душе он не получит. Прощения и от Бога, и от самого себя.

Так же сказал ему и отец Геронтий, когда после Причастия подвез его до полустанка на старом обшарпанном "Урале" с коляской:

- Полежать бы тебе у меня месяцок-другой, на ноги встать. Да мама тебя ждет. И друзей твоих мамы ждут. Поразбрасывал камни, теперь езжай собирать их. Так что нет у тебя другого пути, сынок. В тюрьму ли ты пойдешь, в больницу ли ляжешь. Только храни свою душу - помни, на место одного злого духа могут семеро прийти. Злее, умнее, хитрее, лукавее. Обольщать и соблазнять тебя будут. Только ты знаешь, что делать тебе надо. Молись, постись, исповедуйся и причащайся. Блюди себя. Мельчайшее движение души своей отслеживай, анализируй. К чему твой шаг приведет - к худу ли, к добру ли. Ангела тебе в дорогу! - и священник трижды поцеловал его, а потом благословил. И протянул маленький молитвослов.

- Держи вот. Подарок. А деньги на проезд я тебе в карман сунул. - Сказал он, когда Лешка уже стоял в тамбуре вагона. - И спорить не смей! Воровать - грех. Хоть и у государства. Вернешь потом, когда в краях наших окажешься.

И хлопнули двери, и голос машиниста неразборчиво буркнул что-то, и поезд загудел, набирая скорость.

Накатывающаяся неизбежность была столь безнадежна, что оставалось только следовать завету отца Геронтия - молиться.

И Лешка молился. И молитвами святых отцов и своими словами, которые сами собой сложились в последние в его жизни стихи...

Дай мне, Господи, день бесконечный прожить.

Так чтоб к вечеру было в закат раствориться не стыдно.

Дай мне, Господи, ночью Твоей уцелеть.

Дай мне, Господи, быть и не дай мне казаться для вида.

Дай в добре мне увидеть присутствие зла.

Дай любовью мне сердце проверить свое и чужое

Дай мне веры в Тебя и молитвы без лени и сна.