А за второй волной боли – еще одна яркая вспышка в сознании: это последний, третий имплант вошел в пресинаптическую щель между двумя нейронами.

Не знаю, как долго приходила в себя, но первое, что я увидела, – глаза отца, внимательные, полные отчаяния. Готова поклясться, он предпочел бы сам тысячу раз пережить все, что только что испытала я, лишь бы оградить меня от всего этого. Увы, чужую боль забрать себе еще никому не удавалось.

– Девочка моя, сможешь ли ты меня простить когда-нибудь?

Именно от этих слов меня накрыло понимание случившегося. Полное и абсолютное. На нас напали, смогут выжить лишь единицы, теперь и я в их числе, но не отец. Смотрю на него, единственного родного мне человека во всей Вселенной, и не могу поверить, что больше его не увижу.

Хочется закричать, ударить, сделать уже хотя бы что-нибудь, но я только смотрю… а потом перевожу взгляд на руку. На предплечье три порта – один стандартный и два модифицированных. Мечта и гордость всех пилотов Союза. Пропуск в элиту космических войск. То, что соединяет тебя с кораблем в единое целое, позволяя управлять им гораздо быстрее, прокладывать маршрут и рассчитывать точку выхода после гиперпрыжка, используя функции самого совершенного процессора – человеческого мозга – в разы эффективнее, чем при ручном управлении.

Теперь я могу стать симбионтом корабля, если выживу, конечно. Эти импланты должны были ввести трем отличившимся пилотам последней кампании Варрина…

– Нам надо торопиться. Ты все запомнила? – Отец хотел казаться собранным, но дрожь в голосе и суетливые движения выдавали его с головой.

– Да, папа, я выживу, чего бы мне это ни стоило.

Отец крепко обнял меня и помог встать с кресла.

Мы пошли, а затем и побежали к одному из ангаров, где находились истребители класса «Эйсиньи», достаточно маневренные, чтобы суметь уйти от обстрела, и в то же время способные вместить порядка ста человек. Таких кораблей на базе было всего три.

Как и все дети на базе, я разбиралась не только в типах и классах звездолетов, челноков, флаеров и планеров, но и мечтала поступить в одну из военных академий. А о чем еще мечтать, когда тебя окружают военные, разговоры – исключительно о боях и полетах, а самое распространенное чтиво – Устав космического флота Союза? Но умом я понимала, что для меня это утопия. Девочек редко брали даже в захудалые летно-космические училища, обосновывая это тем, что женский организм хуже выдерживает перегрузки при гиперпрыжках и коркат-излучение, которым славятся пространственные проколы.

Отец подвел меня к последнему, еще не задраенному шлюзу корабля.

– Возьмите еще вот этого, – выдохнул он, толкая меня в спину. – Вылавливал его по всей базе с начала тревоги. Еле догнал.

– Имя, фамилия, звание родителей! – гаркнул суровый офицер, чье лицо украшал шрам от ожога, попутно загружая на экран голопроектора список имен.

– Он навряд ли есть в базе, этот ребенок – экспериментальный образец. У него три порта, все три прижились. Специально для Летной академии готовили.

Отец врал – кожа вокруг джейтишек была наращена искусственно, буквально пару минут назад.

– Не знаю, какой ненормальный отдал приказ имплантировать в ребенка ЭТО. Он же еще не знает, как штурвал держать, а его уже к ядрам микросхем напрямую подключать хотят…

Продолжить не дал отец:

– Этот мальчик – ценный образец.