Его рука замерла.

— Почему? Что в нем?

— Я не знаю. У меня приказ не открывать его!

— Чей приказ?

Каркольф поморщилась.

— Этого я тоже не знаю, но…

Куртис взял сверток. Конечно, он взял. Он был идиотом, но не настолько. Схватил и побежал. Конечно, он побежал. Когда он не сбегал?

Он рванул по переулку, его сердце дико стучало. Прыгнул на разломанную бочку, зацепился ногой и растянулся, едва не наткнувшись на свою обнаженную шпагу, проехал лицом через кучу мусора, зачерпнув полный рот чего-то сладковатого. Шатаясь, поднялся, плюясь и чертыхаясь, испуганно оглянулся через плечо…

Никто за ним не гнался. Лишь туман, бесконечный туман, который трепетал и кружился, словно что-то живое.

Он убрал сверток, ставший немного липким, в потертую накидку и заковылял прочь, схватившись за ушибленную ягодицу и все еще пытаясь выплюнуть что-то гнилостно-сладкое изо рта. Не то что бы это было чем-то хуже его завтрака. Даже лучше. Как говорил его учитель фехтования, человека узнаешь по его завтраку.

Куртис натянул влажный капюшон, который пованивал луком и отчаяньем. Стащил кошелек со шпаги, сунул клинок в ножны и незаметно вышел из переулка, смешиваясь с толпой. Щелчок эфеса о пряжку принес сразу столько воспоминаний. О тренировках и турнирах, о светлом будущем и восторгах толпы. Фехтование, мой мальчик, это путь наверх! В Стирии публика понимающая, она любит своих фехтовальщиков, тебе повезет! Отличные времена, когда ему не приходилось одеваться в лохмотья, или быть благодарным мяснику за обрезки, или грабить людей ради жизни. Он скорчил гримасу. Грабить женщин. Можно ли назвать это жизнью? Он снова скрытно бросил взгляд через плечо. Убил ли он ее? Его кожа покрылась мурашками от ужаса. Просто царапина. Просто царапина, точно? Но он видел кровь. Пожалуйста, пусть это будет просто царапина! Он потер лицо, словно мог стереть воспоминания, но они засели крепко. Всё то, о чем он раньше не мог и помыслить, а потом уверял себя, что никогда не совершит, а потом что не совершит снова — раз за разом все это становилось его ежедневной рутиной.

Он еще раз проверил, не преследует ли его кто-нибудь, потом скользнул с улицы через гниющий двор, где поблекшие лица вчерашних героев смотрели на него с новостных листков. По воняющей мочой лестнице и мимо мертвого дерева. Он достал свой ключ и начал возиться с замком.

— Черт, сука, блядь… Ах! — Дверь неожиданно открылась, и он ввалился в комнату; чуть снова не упал, повернулся, захлопнул ее и немного постоял в вонючей темноте, тяжело дыша.

Кто теперь поверит, что однажды он фехтовал с королем? Он проиграл. Конечно, проиграл. Проиграл всё, разве не так? Пропустил два касания и был лично унижен, лежа в пыли, но все же, он скрестил шпаги с Его Августейшим Величеством. Эту самую шпагу, понял он, садясь к стене у двери. Зазубренную, потускневшую и даже немного погнутую на конце. Последние двадцать лет были почти также суровы к его шпаге, как и к нему самому. Но возможно сегодня он повернул удачу к себе лицом.

Он стащил накидку и бросил ее в угол. Достал сверток, чтобы развернуть и посмотреть, что ему досталось. В темноте он повозился с лампой и наконец зажег свет, содрогнувшись от вида своей жалкой комнаты. Потрескавшаяся глазурь, вздувшаяся штукатурка в мокрых пятнах, разорванный матрас, из которого вылезала солома, несколько предметов покореженной мебели…

На единственном стуле за столом сидел человек. Большой мужчина в большой куртке, с седой щетиной на голове. Он медленно вдохнул своим прямым носом и бросил пару игральных костей на покрытый пятнами стол.

— Шесть и два, — сказал он. — Восемь.

— Ты кто, черт возьми? — потрясенно пропищал Куртис.