— Но ведь ты их писала раньше, до встречи с ним. Сейчас будут писаться совсем другие вещи… Он любит тебя, пойми. И вообще, ведь сделать такого классного человека счастливым — это очень-очень большое достижение. А ты даешь ему счастье, и от этого ты становишься лучше.

Рита не могла понять, откуда у всех к Алексею такое благоговейное отношение. Насколько она знала, никаких особях героических поступков он не совершал. А стихи Ритины, по ее собственному мнению, вовсе не были чернухой. Она любила свои стихи… После этой беседы с Хомочкой Рита написала:

Ваши фразы флиртуют с нотами,

Темно-красные, с оттенком вечности…

Этих звуков бодрящими соками

Наедается все человечество.

В кайф, в затяжку оно выкуривает

Ассорти из ваших высказываний.

Дерзко подвигами припудривает ваши судьбы,

Цветные, разные.

При распитьи хочу присутствовать

Концентратов из вашей смелости.

Только… Дайте мне время почувствовать

Оттенок собственной серости.

Она показала эти стихи Леше. Просто молча положила перед ним тетрадку.

— Заюшка, но ведь я же люблю…

— Ты сейчас говоришь совсем не то. Дело не в «люблю».

— Знаешь, не зная тебя, я сказал бы спасибо за это стихотворение. Я понимаю, конечно, что ты имеешь в виду…

— Да ничего ты не понимаешь. Вы не настоящие!!! Так ведь нельзя, вы живете самовнушением.

— Не мы, они… Я-то на самом деле просто подыгрываю.

— Зачем?

— Мы с тобой нужны им.

— Ты все время переигрываешь. Ты пафосный — не настоящий.

— Ну, хочешь, я буду сильным и жестким? — и он изобразил на лице выражение суровости. Риту это рассмешило.

— Эх, мальчишка, мальчишка… Ты похож на эльфа. Маленького такого, светлого, но беспомощного.

— Ну это даже хорошо, что ты меня недооцениваешь… И все равно, ты моя жена…

— Да, — Рита улыбнулась — а в семье кто-то должен быть сильнее.

— Ты не сильнее, ты просто резче… Знаешь, дай-ка руку, — и Леша больно сжал Ритину ладонь, — Видишь, я сильнее…

Это была стенка, сквозь нее Рита не могла пробиться. Здесь были другие законы, здесь вся реальность считалась чернухой, деньги, настоящие отношения — все это от лукавого, а вот то, что мы сами придумываем — это чисто и важное. У Морозовых, а Рита все еще причисляла себя к их клану, все ставилось иначе — первичны собственные ощущения, те самые, настоящие, которые ты испытываешь, и ты должен бороться со средой, подстраивая ее под собственные нужды, изменяя ее, а не придумывая другую. Но в чужой мир со своими законами не лезут. И Рита решила смириться.

— Знаешь, что, а давай мы тебя подстрижем, а? А то ты заросший и неаккуратный.

— Ну, это мой имидж…

— Это отдает дешевым хиппизмом, и элементарной неаккуратностью.

— Нет, если хочешь, стриги… Мне все равно, как я буду выглядеть, лишь бы тебе нравилось.

И Рита взяла ножницы. Теперь она как бы лепила из кусочка глины внешность этого человека. Ей стало жутко интересно.

— И бороду сбреем, а?

— Ой, не надо, я очень быстро зарасту опять.

— А ты будешь бриться..

— Я не умею.

— Чего?! — оба звонко рассмеялись.

— Нет, бриться умею, а вот выделять каждое утро на это время не могу.