Люди стояли по сторонам дороги и бросали цветы и рис.
Таким образом, можно было не разговаривать, и Рокуэйна, отвернувшись от маркиза, махала людям, поздравляющим их, и в то же время не поднимала фату, чтобы никто не узнал ее.
У парадного подъезда ее встретила няня, чтобы поддержать шлейф и помочь подняться наверх по лестнице.
И только оказавшись в спальне, Рокуэйна осознала, что с момента венчания не обмолвилась с маркизом ни единым словом.
— Ну как, обошлось? — озабоченно спросила няня, когда за ними закрылась дверь. Рокуэйна протянула ей руку, где на безымянном пальце сияло обручальное кольцо.
— Хвала Господу! — воскликнула няня. — Я так молилась, чтобы все прошло благополучно!
— Теперь главное — уехать так, чтобы тетя Софи ничего не заподозрила.
— Вряд ли она придет сюда, — сказала няня, — так что переодевайся. Я уже удлинила кружевную вуаль на твоей шляпке.
Накануне вечером, когда няня распаковывала дорожную одежду Кэролайн, они с Рокуэйной обнаружили, что шляпка отделана кружевами, которые могли сыграть роль вуали.
Ни Кэролайн, ни Рокуэйна не отличались высоким ростом, поэтому девушка знала, что в своих туфельках на небольшом каблуке она будет маркизу по плечо.
— Надо устроить так, чтобы я вышла отсюда только в самый последний момент перед отъездом, — сказала Рокуэйна.
— Ну, это не так трудно, ведь его милость ужасно спешит.
Пока Рокуэйна быстро переодевалась в элегантное бледно-голубое дорожное платье и плащ того же цвета, она молилась, чтобы не появилась герцогиня.
Ее молитвы были услышаны, так как в дверь постучал лакей и сказал:
— Миледи, его милость сообщает, что отъезд через несколько минут.
Няня ответила:
— Очень хорошо. Принеси-ка сюда бокал шампанского для ее милости и кусок свадебного пирога. У нее нет времени спускаться в банкетный зал.
По причине все той же спешки и небольшого количества гостей столы были накрыты не в большом зале, как это было принято во время приемов, а в банкетном.
Лакей принес шампанское, и она пригубила немного.
От волнения ее подташнивало, и она не могла съесть даже кусок пирога.
— Вот твой носовой платок, дорогая, — сказала няня, — и если ее светлость появится, я скажу ей, что ты снова рыдаешь.
— Мне как раз и хочется расплакаться.
— Ни в коем случае, родная! Ты должна держать себя в руках! Помни, чем позже все раскроется, тем лучше для моей детки!
— Я помню, — улыбнулась Рокуэйна. — Да и мне, няня, хочется отдалить момент, когда маркиз обвинит меня в обмане и, может, даже назовет мошенницей!
Вдруг Рокуэйна почувствовала жалость к старой женщине, которой одной придется принять на себя весь гнев герцогини.
Но она успокоилась, вспомнив, что няня может уехать в новый дом Кэролайн. Это было замечательно, ибо в противном случае ей пришлось бы всю оставшуюся жизнь выдерживать упреки и обвинения.
В дверь постучали.
— Его милость в холле, миледи, — объявил лакей, — и говорит, что его кони в нетерпении!
Рокуэйна издала тихий смешок.
— И это, конечно, важнее всего! — шепнула она няне.
— Ее милость уже идет, — сказала няня лакею. — Она не хочет расстраиваться из-за долгих прощаний.
Рокуэйна выждала еще некоторое время, чтобы быть вполне уверенной, что нетерпение и раздражение маркиза достигли высшей точки.
Ее расчет оказался верным, и, спускаясь по лестнице, она увидела, что все гости собрались на ступенях террасы.
Маркиз, вне себя от задержки, уже сидел в фаэтоне, а грумы придерживали под уздцы нетерпеливо бьющих копытом коней. |