Мы направились не на второй этаж, а в торец, к кэгэбэшникам. За дверью казалось бы в кабинет оказался целый коридор с шестью дверьми, мы зашли в крайнюю и оказались в пустом кабинете. Семерка повернула ключ в замке, закрывшись изнутри, и глянула на массивные наручные часы — сразу видно, наградные. Уловив мой интерес, она сказала:

— Золото и платина. Это за Липецкого Потрошителя, которого я поймала. Теперь к делу, у нас есть десять минут. Начнем с главного для тебя. Люди в Михайловск приехали серьезные, в том числе из БР. Как ты сбежал из СИЗО, им неинтересно, этим менты пусть занимаются, а я их приторможу… Я ж правильно поняла, что светить дар ты пока не хочешь?

— Правильно, — кивнул я. — Года два так точно.

— Это как получится. Если помирать начнешь… Ну, если дар будет требовать развития, то станет разрушать тебя изнутри. Но может и просто угаснуть. Короче, если помирать начнешь, тогда точно передумаешь. А пока — играйся в свой футбол. Просто имей в виду, что среди людей, которые будут с тобой говорить, есть телепат. Мне важно было уточнить твои планы, чтобы не подставить.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я.

— Они, конечно, грубо склонять к сотрудничеству не будут, но могут так повернуть твою жизнь, что тебе ничего другого не останется. Это я предупреждаю, чтобы ты не думал, будто я не ценю добро. И извини, что нарычала. — Она пропела: — Собака бывает кусачей только от жизни собачей.

— А вообще в стране как? — спросил я.

— Вот так, как у нас — комендантский час, все дела — только в Якутии, Литве, Латвии, Армении, Львове и Тернополе. Что удивительно — в Ленинграде оказалось на удивление много гнилья. Из-за климата, видимо. В Москве тоже крысы обнаружились, но не у самой кормушки, да и столицу не закроешь. В Литве и Армении даже немного постреляли и ввели тяжелую технику. Запад на говно исходит, что мы свободы удушаем, грозится нас отовсюду изгнать, если не освободим сепаратистов… Кстати, Фарб с большой вероятностью вмазан.

«Ничего не меняется», — подумал я, сравнивая эту реальность с привычной.

— Как думаешь, нас таки изгонят? — спросил я. — Мы на Лигу Европы нацелились.

— Думаю, нет. Дорожку они протоптали, так проще вербовать агентов и внедрять крыс. Мы нескольких оставили — чисто для развода, чтобы за ними приглядывать и выявлять неблагонадежных…

С той стороны подергали ручку, постучали.

— Занята! — крикнула Семерка и сказала шепотом мне: — Ни минуты покоя. Вот, у нас уже пять минут осталось. Есть вопросы?

— Насчет суда. Когда он будет? Меня туда потащат? Я так понимаю, справка о том, что я на работе и не присутствую по уважительной причине, не поможет откосить? У меня ведь матчи. Без меня команда проиграет.

— Тут ничего пообещать не могу. Слишком высоки ставки. Слышала только, что затягивать процесс не станут, причем объединят несколько дел — головы в ведомствах полетят только так. Причем не из-за предательства, а по причине халатности и профнепригодности, из-за того, что много невиновных пострадало. Все вопросы?

— Вроде.

— Думай, по телефону, сам понимаешь, говорить о таком нельзя. Народ все узнает только во время суда.

— Все, — подытожил я. — Пойдем на допрос, может, быстро отстреляюсь и успею немного поиграть.

Быстро отстреляться не получилось. На допросе, который теперь напоминал ненавязчивую вежливую беседу, присутствовали четверо мужчин, трое в костюмах, один по форме. У меня спросили согласие, чтобы вести видео и аудиозапись, и плюс ко всему мои показания печатала секретарь, чтобы я расписался в протоколе.