— Просто выслушай, — попросил я, — потом решишь, сворачивать мне шею или нет. Ты мне очень дорога. Дороже всех на свете, потому что мы — одно и то же, мы понимаем друг друга с полуслова и не любим лгать…

— Но тогда почему?! — взмолилась Дарина, и в ее глазах заблестели слезы.

Я шагнул к ней, сграбастал, прижал к себе, а потом поднял ее голову за подбородок и проговорил, глядя в глаза:

— Я не могу сказать. Нельзя. Думаю, ты догадываешься почему. Эта девушка — англичанка с русскими корнями. Англичанка. Понимаешь? — Дальше я уж шептал ей в ухо: — Может, и матч этот проходит в Ялте, потому что… Потому. Рина, есть вещи, которые говорить нельзя.

— Ты спал с ней! — шепнула она с упреком.

— Ты знаешь, что это было до тебя…

— А если бы сейчас было нужно с ней переспать?

— То я сказал бы, что у меня терминальная стадия герпеса. Или СПИДа. Придумал бы что-нибудь. Зачем мне это, когда есть ты? Понимаю, что сложно, но если не будет доверия, то зачем это все? Я такой же, как и ты. Она — чужая женщина из враждебного мира.

Рина шумно вздохнула и сцепила руки за моей спиной. Значит ли это, что я прощен?

— Тебе Погосян написал? — поинтересовался я.

Рина кивнула.

— И фоточки прислал, а потом — гневный текст, какой ты… нехороший человек.

Я выругался. Рина погладила меня по спине и смягчилась:

— Не убивай его. Он ведь думает, что ты меня предал. Отбил у него, а сам…

— Да, это выглядит именно так, — вздохнул я. — И меня он слушать не станет.

— Сама с ним поговорю.

Все еще обнимая ее, я повернул голову, чтобы оценить, что можно было увидеть со стороны. Наверняка над входом в «Гранд» камеры. Мне сейчас нельзя просто развернуться и уйти с Дариной, нужно довести дело до конца, прощупать Радина как следует. Один раз я понадеялся на благоразумие Дарины и не прогадал. Получится ли во второй раз?

— Я понимаю, это прозвучит странно… Мне нужна твоя помощь. Но ради твоей безопасности я не могу раскрыть деталей.

— Ха! Шпионские игры? — прошептала Дарина, отстраняясь.

— Типа того. Сейчас все наблюдают за всеми, и за нами тоже. Потому ты должна изобразить классическую тупую девчонку: разыграть сцену ревности, да поубедительнее, и убежать в ночь, но недалеко… Ты ж можешь понять, что у человека за болезнь, если у него что-то болит?

— Ну?

— А когда я выйду с этой девушкой, Энн, ты на нас налетишь со сценой ревности и просканируешь ее. Она была нормальная, а сейчас что-то с ней не то, голова болит, желания двоятся. Сделаешь?

Я не рассчитывал на помощь, но глаза Рины заблестели интересом, она кивнула.

— Да, придумаю что-нибудь. У врачей она была?

— Ничего не нашли. А она реально спать не может и еле стоит.

— Зато как лежит! — Рина отступила на шаг, толкнула меня в грудь, да так, что я чуть не упал, и как заорет: — Хорошо лежит, да? Мало тебе меня? На экзотику потянуло! Уро-од! Какой же ты, — она ударила меня в грудак, не в полную силу, но дыхание вышибло, и я сложился, — Мразь же ты какая! Чтоб ты сдох!

Означат ли это, что она мне поможет? Видимо, да.

Скривившись, она убежала в ночь. Охрана безучастно наблюдала за нами, а когда я направился к двери, все сделали вид, словно ничего не случилось. Интересно, Энн и Радин видели наш спектакль? Если даже нет, то позже он запись с камер просмотрит. Теперь все в порядке: приходила поклонница, устроила разборку.