И вполне вероятно, что нас вновь захотят объединить с Шереметьево. Теперь понимаешь, о чем я говорю?
Но Артём лишь удивленно округлил глаза, и он продолжал:
— Так вот, если нас объединят и не будет этой склоки, то у меня есть шансы поспорить с Ковачем за пост начальника, а у Бориса никаких. Если же «свадьба» не состоится, а меня снимут, то и тут у Гальчука ничего не выйдет, так как он неизбежно себя замарает. И новый начальник, думаю, от него избавится.
Теперь Артём уже все понимал, но ему от этого легче не стало. Гальчук от объяснений с ним уклонился, и вскоре они с Чёрнецовым нанесли первый удар.
Объектом для удара продуманно выбрали Максименко. Главный инженер был новым человеком в коллективе, но все уже знали, что он — близкий друг начальника. А почва для клеветнических слухов и инсинуаций была богатая, так как Николай, со свойственной ему энергией, начал строительство нового здания института, которое, естественно, продвигалось с большим трудом.
Кампания против него началась с критики в стенной печати и выступлений на партсобраниях сотрудников, недовольных качеством проекта нового здания института. Затем поползли слухи о якобы имевших место злоупотреблениях, а закончилось все постановкой отчета о работе главного инженера на парткоме. Цель задуманной экзекуции была очевидной: вынести «строгача» Максименко и рекомендовать снять с должности. Чтобы Цветко, который непременно будет его отстаивать, уронил себя во мнении коллектива.
— Ты можешь погубить институт, Боря, — упрекнул Гальчука Артём, улучив момент, когда они остались наедине. — Напрасно поддерживаешь Чернецова в его происках против Цветко.
— С чего ты взял? — отводя глаза, попытался уклониться от прямого ответа Гальчук. — Я не принимаю участия в этих дрязгах.
— Кого ты хочешь провести?— покачал головой Артём.— На партсобрании твои люди активней всех поддерживали нападки Чернецова па главного инженера.
— Они выступали с критикой, как коммунисты, и я не могу на них повлиять, — слукавил Гальчук. — И тебе не советую заступаться за своего дружка. Иначе потеряешь авторитет!
— Но разве ты не знаешь, что нас снова хотят объединить с Ковачем? Неужто ты считаешь его лучше Цветко? — возмутился Артём,— Наш институт на подъеме, а Шереметьево на ладан дышит!
— Это — не только его заслуга, — явно намекая на свою персону, ответил Гальчук. — А тебе лучше держаться в стороне от драки. Не то Чернецов и за тебя возьмется. Сам знаешь, что он на тебя зуб имеет.
Артёму все уже стало ясно. Внутри у него все кипело. Но осложнять отношения не стоило и, сдержав эмоции, он только сказал:
— Зря ты это делаешь, Боря. Себе во вред! И главное, во вред нашему делу. Ковач — бездарный карьерист и загубит институт. А при Цветко он идет в гору.
Очевидно, Гальчук, все же, на нем «поставил крест», так как вскоре и его самого вызвал к себе Чернецов.
— В партком поступило заявление от одного коммуниста из твоего отделения о неправильном распределении премии, — еле скрывая злорадство сказал он, указав на лежавший перед ним лист бумаги. — Обвинения серьезные, и я вынужден буду назначить комиссию для проверки фактов.
«Ну вот, и началось! — тоскливо подумал Артём. — Теперь не дадут спокойно работать». А вслух мрачно поинтересовался:
— И в чем же меня обвиняют? В плохой работе?
— Хуже. В злоупотреблении своим служебным положением, — недобро усмехнулся секретарь парткома. — А конкретно — в самоназначении премии.
— Что за чепуха? Какое такое «самоназначение»? — недоуменно посмотрел на него Артём. — Вы же знаете, что суммы премий определяются коллективно представителями администрации и общественных организаций. |