— Вы просто боитесь услышать это, — сказал смело Джон. — И меня радует ваш страх. Он подает мне надежду. Я так опасался неудачи… А теперь я знаю, прочитал в ваших глазах, что и вы что-то чувствуете ко мне. Вы не можете этого отрицать. Во всяком случае, если и будете, — я… я не поверю вам!

Он вдруг схватил руки Виолы.

— Почувствуйте же, — сказал он, тяжело дыша, — как все во мне рвется к вам! Нет, не отворачивайтесь, не останавливайте меня…

Он наклонился к самому ее лицу:

— Разве вам вправду хочется, чтобы я замолчал?

Виола высвободила руки и, откинувшись на спинку дивана, посмотрела в лицо Джону.

— Да! — сказала она слабым голосом. — Может быть, вы сочтете, что это жестоко, но я… я хочу, чтобы вы перестали. О Господи, неужели вы не видите, что это совершенно немыслимо? Захотите понять — и поймете. Сейчас вам кажется, что я вам нужна, может быть, оттого, что получить меня — трудно или потому, что вы… сильно увлечены. Послушайте, я честно буду говорить с вами. Вчера вечером я была немного взволнована. Должно быть, я слишком… впечатлительна, хотя до вчера я никогда этого не замечала за собой. Этот чудный вечер… ваше настроение меня заразило… Но, приехав домой, я забыла обо всем. Может быть, это вас рассердит, но я должна вам сказать, что весь день до вашего визита я ни разу не вспомнила о вчерашнем. Джон, я бы хотела, чтобы мы были друзьями…

— Ах, дружба… слова и слова! — возразил он страстно. — Я выслушал вас, теперь извольте слушать меня! Вы говорите, что вас «вчера тронула красота минуты». Заметьте же себе: в такие минуты люди находят друг друга навсегда, такие минуты меняют жизнь. То, что вы ощутили как «красоту мгновения», был зов моей любви. Вы сами признались, что слышали его! Вы не можете, услышав, не ответить на него. И вы уже ответили, когда позволили мне прийти сегодня, когда — вот только что — смотрели на меня и не отнимали своих рук! Вы почему-то боитесь любви. Не знаю почему, — мне все равно. Я это сумею победить…

Он сделал движение, как будто ломая какую-то преграду.

— Виола, барьеры, которые вы воздвигаете между нами, за которыми пытаетесь укрыть свое истинное «я», — так ничтожны. Я не буду считаться с ними. Я вас люблю. И имею право требовать от вас честного ответа. Хотите ли вы, чтобы я любил вас?

Он подошел ближе. В словах звучало требование, глаза молили с отчаянием.

— Нет, — сказала едва слышно миссис Сэвернейк, глядя ему в глаза.

Джон изменился и отступил.

— Пожалуйста… пожалуйста, уйдите!

— Хорошо. Ухожу. Каким дураком, каким самонадеянным наглецом я вам должен был показаться! Простите меня…

Он отвернулся, шагнул к двери и вышел, не оглядываясь. В передней не было никого, и только на стук двери прибежал лакей и, пробормотав что-то, чего Джон не расслышал, направился к лестнице.

Джон вспомнил, что входя забыл отдать внизу палку и шляпу, и их у него отобрали уже на верхней площадке. Очевидно, за ними и собирался идти лакей.

— Спасибо, не надо, я сам возьму свои вещи, — сказал он спеша за лакеем. (Джону в эту минуту не хотелось ничьей, даже такой пустячной, помощи, ничьего присутствия.) — И сам закрою дверь внизу, не провожайте меня.

— Слушаю, сэр.

Джон поднялся по покрытым ковром ступеням быстро и бесшумно. Дверь гостиной все еще была открыта. Он невольно заглянул туда.

Миссис Сэвернейк сидела в прежней позе на диване. Но в эту минуту она вдруг упала головой на вытянутые на столе руки.