Боже милостивый, сколько она ещё сможет продержаться? Ронда прижала оба кулака ко рту, по щекам её текли слёзы, она не могла отвести глаз от Миллы. Ли шумно сглатывал, пытаясь обрести спокойствие. Диас просто присутствовал рядом с ней, тёмный и молчаливый. Она ни разу не взглянула на него, и не смотрела на него сейчас.

Она продолжила прерывисто:

— Я надеюсь, что когда-нибудь он захочет узнать о нас, увидеть нас. Но, если он не захочет, у вас не должно быть ощущения, что кто-то стоит у вас за спиной. Мы никогда не будем связываться с вами, кроме как для того, чтобы обновить, если потребуется, необходимые сведения о нас. Его родители — вы. Если вы решите никогда не рассказывать ему о нас, мы примем это. — Это было всё. Больше она не могла бы выдержать. Вскочив на ноги, она протянула руку. — Спасибо вам за то, что любите его.

Ли взял её руку, подбородок его дрожал, и он без слов накрыл её руку второй рукой. Диас тоже встал, потом, наклонившись, закрыл и поднял портфель.

Ронда вскочила. Она всхлипывала так сильно, что едва могла говорить:

— Подождите, вы смотрели на… Хотите его фотографии? Чтобы взять с собой?

Глава 27

Собрав остатки самообладания Милла попрощалась с Уинборнами, обменялась с ними рукопожатиями и ушла. Диас нес папку с фотографиями, девушка вытащила одну из них и прикрепила в салоне джипа. И теперь Диас увозил ее из жизни сына, а Милла сидела все это время с бледным, застывшим, как у статуи лицом, ни в силах пошевелиться, уставившись пристальным взглядом прямо перед собой.

Она сделала это. Каким-то непостижимым образом ей удалось сдержаться. Она уезжала прочь от своего мальчика и чувствовала, что в душе образовалась огромная зияющая рана, и теперь капелька за капелькой из нее вытекает жизнь. Нестерпимая боль уже вгрызалась в нее, как свирепый зверь, так же как тогда, когда украли Джастина, только сейчас эта боль стала более острой и более горькой, потому что долгие годы Милла искала своего пропавшего сына, а теперь должна была оставить его навсегда.

Больше не оставалось никакой надежды. Милла не могла вернуть назад прошедшие годы, как не могла вернуть себе Джастина и увешать стены его фотографиями. Он теперь был сыном других людей, а ей нужно будет прожить оставшееся мучительные годы без него. Отстраненным, почти спокойным голосом Диас произнес:

— Не многое может произвести на меня впечатление, но это был самый храбрый поступок, который я видел в своей жизни.

Милла почувствовала, как в ней поднимается гнев, словно пар под крышкой кипящего на огне чайника. Бессильная остановить это, она ощущала, что он разрастается и разрастается, полностью заполняя душу; глаза заволокло красной пеленой, и животный вой вырвался из ее саднящего горла. А когда гнев взорвался ослепительной вспышкой, Милла, не обращая внимания на удерживающий ее ремень безопасности, набросилась на Диаса с кулаками, крича и ударяя везде, куда только могла дотянуться.

— Заткнись! Проклятый ублюдок, ты не хотел, чтобы я нашла его! Я убью тебя, я ненавижу тебя!

Диас резко вывернул руль вправо и, лавируя в плотном потоке машин, съехал к обочине, пытаясь, все это время удержать девушку одной рукой. Глаза Милле застилала пелена ярости, брызнули слезы, но она видела достаточно ясно, чтобы понять, что выражение его проклятого лица не изменилось, и он был все таким же бесстрастным и равнодушным.